Кира медленно подняла свитер. На худой спине с остренькими лопатками отчетливо виднелись багровые кровоподтеки.

– Но это же… ужасно, – Сашка просто не находила слов.

– Ерунда. На мене заживает как на кошке. Так-то он хороший. Только вот когда выпьет…

– Кирка… – прошептала Сашка и обняла бедолагу. Ее вдруг захлестнула волна острой жалости к бывшей сопернице, которая так умело прятала под маской высокомерной избалованной девицы свое одиночество. Не такой уж радостной была ее жизнь, внешне похожая на картинку из глянцевого журнала.

В день выписки Сашка не могла усидеть на месте в ожидании врачебного обхода. Вещи она сложила еще накануне. Наконец-то она вернется домой!

Поднявшись с мамой по лестнице парадного, они обнаружили, что дверь квартиры распахнута, и в замке деловито ковыряется незнакомец довольно неотесанной наружности.

– Вы кто? – в ужасе спросила мама.

– Так я это… слесарь из ЖЭКа. Замок вот меняю. Сами же вызывали.

– Я никого не вызывала!

– Это я вызывала, – в дверном проеме возникла дородная тетка в цветастом халате. – Ну, что стоять на пороге?.. Заходите, будем знакомиться.

Онемевшая от такого гостеприимства мама молча вошла и не раздеваясь прошла вслед за ней на кухню.

– Звать меня Лариса Сергеевна. Приехала сегодня поездом из Тамбова. Я получила телеграмму. Анне Петровне, покойнице, – Лариса Сергеевна скорчила постную мину и поискала глазами икону, чтобы перекреститься, но, не обнаружив, так и опустила собранную в щепоть ладонь, – я прихожусь внучатой племянницей и, выходит, единственной наследницей ей-ной. Так жалко, что на похороны не успела. Вам спасибо большое за хлопоты. Чужие люди, а такое участие проявили… Через пару дней сюда переберутся мой сын со снохой и детьми, так что комнату, как вы понимаете, придется освободить. Ремонт еще придется делать, чтобы дух стариковский перешибить… – Лариса Сергеевна, крякнув, поднялась. – Ну, не буду мешать сборам. Если из обстановочки что-то желаете прикупить на память – думаю, сторгуемся.

– Да как вы смеете тут распоряжаться, как у себя дома! – закипела Сашка.

– Сашка! – резко оборвала ее мама. – Иди сложи свои вещи в чемодан.

Уже через полчаса они стояли с двумя чемоданами у подъезда.

– Куда теперь? – устало спросила Сашка.

– К Николь, на Петроградскую сторону. А там видно будет, – зябко поведя плечами, ответила мама, и они побрели в сторону метро.

Николь, увидев их в свете полуслепой лампочки подъезда, лишь всплеснула руками и уже готова была, по обыкновению, вылить на их головы бурный поток французского с нижегородским, но мама остановила ее: «Потом, Ники, потом… Давай-ка лучше чаю завари – замерзли как дворняжки».

И воздушная гимнастка, похожая в шелковом халатике на радужную колибри, упорхнула на кухню.

Дом был старый, еще дореволюционный, и расселять этот коммунальный муравейник никто не собирался. Николь ютилась в крохотной комнатке. Вероятно, когда-то, в стародавние времена, это был чуланчик для домашних припасов.

– Спать будем на полу! – с улыбкой сказала она и достала старенький «гостевой» матрас. Обстановка комнаты напоминала шкатулку с драгоценностями: всюду были разбросаны яркие перья, воздушные шарфики, блестящие украшения, туфли, помады, всевозможные коробочки и скляночки. Ничуть не смущаясь царившего тут полнейшего беспорядка, Николь потянула их на кухню пить чай с гренками.

Проснувшись среди ночи, Сашка увидела, что при свете луны комната-шкатулка приобрела и вовсе фантасмагоричный вид. Она на цыпочках вышла в длинный коридор и пошлепала на кухню, чтобы выпить стакан воды. Но когда она, сонно щурясь, почти вступила в полосу желтого света, который отбрасывала лампа, вдруг услышала такое, что заставило ее вновь отступить в темноту коридора и вслушиваться, затаив дыхание, в каждое слово.

– Ники, да не стоит убеждать: я и сама прекрасно понимаю, что такой шанс выпадает раз в жизни – и то при сверхъестественной удаче. Цирк дю Солей – да еще полгода назад я бы горы свернула, лишь бы только попасть на прослушивание. А тут – контракт на целый сезон! Но видишь, как все переменилось за последнее время… Нет Анны Петровны, за Сашкой некому присмотреть, да что там – и дома-то нет. А тут еще ее рука… А тащить за собой ребенка в полную неизвестность, в чужую страну, где и сама-то пока на птичьих правах… Нет-нет, невозможно! Ты-то поезжай, конечно, даже и не вздумай отказываться! Потом, глядишь, через пару лет, когда станешь заокеанской звездой, замолвишь и за меня словечко при случае…

– Ты мне это бгось! Свои эти вот… упадки духа! Неужели совсем некому за гебенком пгисмотгеть?

– Анна Петровна на всем белом свете и была. Я ж детдомовская. Меня подкинули к дверям приюта и даже записки не оставили. Ни единой зацепки. Так что имя, фамилия, дата рождения – придуманы от и до. Знаешь, – мама горько усмехнулась, – все, абсолютно все из наших мечтали: вот станут взрослыми и отыщут своих родителей. И, вопреки всему, всей этой ужасной серости и убогости, верили: родители ни за что на свете не бросили бы их. И они тоже ищут, ищут своих детей, прямо ночами не спят, слезами обливаются. И в это свято верили даже самые пропащие, на которых все воспитатели уже давно махнули рукой.

Однажды на новогодних каникулах нас привезли в цирк. Это был совершенно другой, удивительный мир, наполненный радостью, музыкой, смехом. Там была девочка-гимнастка, она выступала вместе с родителями – бесстрашно взлетала прямо под купол. Я готова была полжизни отдать, чтобы вот так, как она, парить в воздухе… Мечтала: вот вырасту – и стану известной на весь мир цирковой гимнасткой… Потом, конечно, оказалось, что цирк – это праздник только для зрителей. А на нашу долю остаются пот, боль и изматывающие репетиции. Но я все равно не хотела бы иной судьбы. Там, под куполом, я чувствую, что живу. Я после школы собиралась в цирковое поступать. Девчонки – кто на дискотеку, кто на свидание, а я в спортзал. Но вот влюбилась без памяти. Дышать забывала, когда он рядом был. Там уж не до карьеры гимнастки – поступила, куда пришлось. Так что быть бы мне сейчас швеей-мотористкой в пыльном ателье заштатного городишки. И я бы ни о чем не сожалела, если бы он был рядом.

– Он тоже… гос в детдоме?

– Нет, что ты!.. Саша был из приличной семьи, не ровня мне, подкидышу детдомовскому. Мне сразу дали это понять. Мать у него строгая, завуч в школе. Она сразу меня невзлюбила. Говорила, что я камнем повисну у него на шее и всю жизнь ему загублю. Может, в чем-то она была права… Кто знает, как все сложилось бы, если бы мы не встретились.

– Что гадать-то тепегь?! Мало ли что могло бы быть! Пгошлого не вегнуть. Они живы? Они вообще в кугсе, что у них есть внучка?!

– Нет. Доходили слухи, что отец ушел следом за сыном через пару лет – сердце не выдержало. Ах, Ники, да как я объявлюсь-то после стольких лет молчания…

– Позвони ей! Завтга же! Как только пго внучку услышит, сгазу гастает, и все стагые обиды забудутся! Лет-то сколько пгошло!