«Вот ведь привязалась, все-то ей интересно», – мысленно рассердилась Сашка. Ей не хотелось рассказывать новой однокласснице про занятия конным спортом и свое падение – все это было слишком личным, болезненным.

– Ой, да глупо получилось: бесились с подругами в бассейне, подскользнулась на дорожке и ка-а-ак грохнулась, – на ходу привычно сочинила Сашка.

– Да, бывает, – сочувственно вздохнула Лена, разглядывая автографы, которые на прощанье оставили Сашке на гипсе питерские друзья.

Другие одноклассники тоже приняли ее дружелюбно, но Сашка держалась обособленно и не особо стремилась завязывать с кем-то тесные отношения. По-настоящему они сдружились, пожалуй, только с Дамиром. Вспоминая, как в первую их встречу он выпендривался, пока не свалился с турника в грязь, Сашка всякий раз невольно улыбалась. Хороший парень оказался. Он был из многодетной семьи: еще четыре младших брата и сестра – хоть по росту вставай и «Веселые старты» устраивай. Мать – вечно по уши в заботах о том, как накормить эту ораву и простирать гору грязного белья. Дамир, как самый старший, летом помогал отцу на стройке: таскал тачку, мешал раствор – и гордо отдал матери первый заработок. Когда он только в этом вечном бедламе и гомоне умудрялся уроки делать – уму непостижимо.

В первое время Сашку удивляло, что Дамир, молчаливый, худощавый и далеко не самый крепкий парень в классе, пользовался признанным авторитетом. Именно он чаще всего становился арбитром мальчишеских потасовок, хотя сам никогда не лез в драку без веских причин. Не сразу Сашка поняла, в чем секрет: он всегда был на стороне правого, а не сильного, не терял ясной головы, даже когда все вокруг бесновались. И даже легкое заикание, которого он страшно стеснялся, чертовски ему шло.

Наступили осенние каникулы. Накануне Сашка с Дамиром условились прогуляться в сквере у фонтана. И вот, как назло, с самого утра зарядил противный дождь. В сотый раз с тоской взглянув в небо, Сашка заметила прорехи в грязной вате облаков, через которые нехотя просачивался тусклый солнечный свет. Схватив плащ, она выскочила из дома. Дамир открыл дверь, еле передвигая ногами: на нем гроздьями висели младшие братья, вереща от восторга. Судя по их раскрасневшимся потным лицам, минуту назад здесь была замечательная куча-мала.

– Мам, я с Сашкой немного погуляю? – крикнул он в сторону кухни, откуда доносились шкворчание раскаленного масла и дух домашней выпечки.

– Хорошо, только хлеба и молока не забудь купить! – отозвалась мать.

Дамир достал из-под лестницы в подъезде старенький велик, Сашка ловко забралась на раму – и они помчали, разбрызгивая лужи.

У фонтана на площади Славы громко играло уличное радио, и под его бодрые напевы тоскливо переминались с ноги на ногу толстая продавщица воздушных шаров и сладкой ваты да еще пара девиц, присматривающих за пони и серым в яблоках конем. Старый конь был до того худющим и облезлым, что напоминал пыльное, поеденное молью чучело. Видимо, он был смирным, так что девицы даже не потрудились привязать его – повод был просто наброшен на столбик ограды. Сердце Сашки сжалось от жалости.

– Хочешь п-прокатиться? – заметив ее пристальный взгляд, спросил Дамир.

– Кто? Я? – Сашка даже отпрянула. – Ненавижу этих покатушечников! Они и здоровую молодую лошадь за полгода превратят в разбитого инвалида. А этому пенсионеру – лет сто по человеческим меркам, если не больше, а они его под седло хоть в жару, хоть в ливень, пока замертво не свалится… Ненавижу!

Сашка спрятала озябшие руки в карманы и вдруг нащупала кусочек сахара – серый, в налипших хлебных крошках – видно, завалялся с прежних, «лошадных», времен.

Девицы, заметив подростков, сначала встрепенулись, но тут же поняли, что это не романтически настроенная парочка, и равнодушно отвернулись, изредка бросая на них косые взгляды. Сашка протянула руку, коснулась теплых и мягких ноздрей, покрытых жесткими волосками. Конь тихо втянул незнакомый запах, повел ушами и легко переступил передними ногами. Сашка бросила быстрый взгляд на стоявших чуть поодаль девиц и незаметно угостила его сахаром, погладила по шее, поймала взгляд опушенных длинными ресницами темных глаз – и увидела в нем такую бездонную тоску и неизбывную боль, что у самой ком встал в горле.

– Как его звать? – внезапно охрипшим голосом спросила она у девиц.

– Метеорит. Но это по паспорту. А так, по-простому, – Кощей. Одному богу известно, сколько ему лет, у цыган правды не добиться. Но ты не думай, он сильный, любому молодому жеребцу фору еще даст.

– Да уж, я вижу, – пробормотала Сашка. И вдруг, сама не зная как, легко взлетела в седло, как будто подхваченная невидимой силой. Ее тело – спина, локти, колени – тут же приняло привычную, отработанную сотнями тренировок позу.

Сашка чуть тронула удила и послала легкий шенкель. И конь, который еще минуту назад понуро стоял, безразличный ко всему на свете, встрепенулся и взял с места в карьер. Он шел – а точнее, летел – удивительно четкой, молодой иноходью, выбивая дробь на тротуарной плитке.

Сашка слышала, как вслед ей несутся возмущенные вопли девиц. Ветер сорвал с нее шапку и растрепал волосы, а сердце переполняла искренняя, неуемная радость, словно в последние два месяца она бродила во сне, и вот наконец – проснулась. Окрыленная, она сделала несколько кругов по скверу и, заметив, что рядом с девицами уже собираются любопытные прохожие, остановилась, спешилась и передала поводья.

– Между прочим, мы не бесплатно катаем тут. Тысяча рублей! – зная, что в сложившейся ситуации можно не церемониться, заломила цену одна из девиц.

Сашка, еще разгоряченная скачкой, в растерянности похлопала по карманам – кошелек остался дома. Она умоляюще посмотрела на Дамира. Тот вздохнул и молча протянул деньги, которые выдала на покупки мать.

– Ну ты д-даешь! – только и сказал он, когда они с Сашкой отошли в сторону. – Могла бы хоть п-предупредить, что так здорово к-катаешься…

– Катаются только дети на карусели, – парировала Сашка. – Его спасать нужно. Срочно.

– Кого?

– Коня, разумеется. Иначе его к зиме доконают и сдадут на мясо.

– К-как – на мясо?

– А вот так. Обыкновенно. Как и всех старых лошадей. Никто их с похоронным маршем не провожает и цветы на могилку не бросает, – Сашка развернулась и быстро пошла в сторону дома.

Дамир молча поплелся следом, раздумывая, сколько денег осталось в копилке и хватит ли их, чтобы умолчать дома о том, что произошло на прогулке.

С этого дня Сашка уже не могла выбросить Серого из головы. Она видела его печальные глаза, когда в задумчивости бросала взгляд в окно, скучая на уроке, а во сне подсознание дразнило ее удивительно реальными картинами спасения старого коня в лучших традициях Голливуда: с перестрелками, взрывами и бешеной погоней. И всякий раз сон заканчивался одним и тем же: конь вставал на дыбы, принимая грудью летящую в нее пулю, и вот они уже на земле – из раны, пульсируя, вытекает алая кровь, с губ слетают комья пены, а умный черный глаз, в котором дрожит отражение ее перевернутого лица, закатывается в предсмертной агонии. С криком ужаса, вся покрытая липким потом, она просыпалась и долго всматривалась в темноту, боясь снова закрыть глаза.