Юга приходили вести о войне, о том, что власть Каран Гелана охватывает всё больше  земель, и слуги Катараса рыщут повсюду, неся с собой смерть, разорение и горе. Но северные леса лежали где-то за пределами всех этих битв и несчастий. Здесь жизнь шла своим чередом. Но эти вести тревожили Мару Джалину, и, бродя в ту осень по Эльфийской Долине, их разговоры с Джайной  неизменно возвращались к разговорам о войне.

Меж тем в Каран Гелане тоже помнили юную принцессу Ринай…

Замок мага Катараса был богат и раскошен, но даже днём здесь царил мрак, не смотря на горящие свечи и факелы. Словно жилище короля-чародея желало быть таким же тёмным, как его сердце.

Катарас глядел в узкое окно башни. Взору его открывался безрадостный вид. Земля Каран Гелана была проклята и бесплодна. Не жили здесь земледельцы, чтобы возделывать её. Холмы в любое время года оставались ржаво-бурыми и даже весной не преображались, а лишь слегка меняли цвет. Эта земля была пронизана вековой ненавистью и залита кровью народа, населявшего её до прихода  войск Чёрных Чародеев.  Может быть, поэтому Катарас получил такое удовольствие, когда обратил в пепел Джалисон – цветник Светлого края, обитель роз и красоты. Он изувечил самое сердце Лейндейла, обратив его в пустыню.

И это был ещё не конец…

За спиной его тяжело хлопнула дверь, и он обернулся, уже зная, кого там увидит. Во всём его дворце лишь одно существо могло позволить себе такие вольности – его советчица, ведьма Каргиона.

Они стояли напротив друг друга – великий маг и не менее великая ведьма.

Катарас не был страшен, его внешность скорее хотелось назвать отвратительной: высокий, почти лысый, он всегда носил тёмные одежды и чёрную кольчугу. Кожа его была мертвенно-серого цвета, изрытая морщинами и оспинами. И довершали весь облик огромные, на выпучку, водянистые глаза. Старая, горбатая, высохшая, как мумия, колдунья была ему под стать. Каргиона  походила  на большую нахохлившуюся птицу с крючковатым носом, тёмными, как уголь, глазами, пальцами острыми и когтистыми, как лапы хищника. По кривым угловатым плечам её спадали пакли некогда чёрных, а теперь в основном седых, волос. Она  одевалась в бесформенный  балахон, но крючковатые пальцы и морщинистую шею изрядно  украшала драгоценностями.

Они стояли и глядели друг на друга столь мерзостные и внешне, и внутренне,  пронизанные ненавистью к миру, к собственным отвратительным телам и друг другу, что дневной свет тускнел, падая на них, как в трясине увязая во тьме их душ.

Но ненависть друг к другу, как ни странно, связывала их в одно целое, а ненависть к собственному уродству, заставляла презирать любую другую красоту, молодость и саму жизнь.

– Ну?! – сказала Каргиона вместо приветствия. – Доволен ты своими делами?

– Ещё бы!  – ухмыльнулся Катарас, обнажая гнилые зубы. – Мир у моих ног! Весь Светлый край принадлежит мне. Конечно, остались нетронутыми эльфийские владения, пока обороняется Остенград, и Дикие Земли ещё не изведали поступь моих солдат, но это лишь вопрос времени. Мне греет душу пепелище Джалисона! Но больше я не намерен разрушать всё, что завоёвываю. Мне нужно богатство, снедь, оружие, скот и рабы. А, используя твою магию, однажды можно оказаться посреди пустыни, усыпанной пеплом. Тогда мне некого будет покорять.

– И как далеко ты собираешься зайти? – поинтересовалась ведьма голосом хриплым, будто карканье вороны.

– Я не успокоюсь, пока мои солдаты не дойдут до побережья  Серебряного моря! А может, и ещё дальше… Где-то там лежат благословенные эльфийские земли, отчего они должны быть доступны только для них, избранных Творцом остроухих тварей?

– Боюсь, ты на этом споткнёшься! – съязвила Каргиона. – Занялся бы лучше тем, что у тебя под носом!

Катарас нахмурился. Обладая огромной армией и магической властью, он был вынужден держать при себе эту старуху. Ибо она была его разумом. Она строила планы, предупреждала об опасностях, давала дельные советы и могла предвидеть, к чему приведёт то или иное действие. Теперь Катарас уже понял, что Каргиона принесла дурные вести, и это вывело его из себя.

– Ну? – он уселся в огромное приземистое кресло, жалобно скрипнувшее под ним. – Что ты узнала?

– Ничего нового, – уклончиво ответила ведьма, – лишь то, что уже давно тревожило меня, и должно было тревожить тебя, мой повелитель.

– О чём ты? – разозлился Катарас.

– Королевский замок сгорел, – начала Каргиона, – как и Королевский сад. Оставшихся в живых можно перечесть по пальцам. Но… – ведьма выдержала паузу,  –  среди обгоревших тел в замке не нашлось юной принцессы. Где же она? Может, в саду? Нет, там  её тоже не оказалось. Её нигде нет!

– Опять ты об этом, – махнул рукой Катарас, словно отгоняя надоедливую муху. – Я уже говорил тебе, она не могла спастись. Даже если она выбралась из замка, то, наверняка, была ранена и сгинула где-нибудь в лесу.

– А что, если нет? – прошипела ведьма. – Ты знаешь, мой повелитель, весь Джалисон сгорел, и только её серебряные розы оказались нетронутыми, и средь всего сада, средь пепла уцелела лишь узенькая зелёная тропа, ведущая к Северным воротам. Маленькая тропка, на которой как раз бы хватило места для юной принцессы. Ведь это знаки! Знаки, говорящие, что она жива!

– Может и так, – согласился маг.

– Может? – взвизгнула Каргиона. – А это тогда что?

Ведьма швырнула на колени Катарасу небольшой портрет в  резной деревянной рамке: на белом полотне шёлком вышито лицо юной девушки, почти ребёнка.

– Этот портрет уцелел в комнате, где всё выгорело дотла.  Остался только он – огонь не совладал ни с деревом, ни с шёлком. Знаешь, кто это? Это она – Мара Джалина Вильсения Ринай!

– Ладно, – наконец согласился Катарас, – пусть она жива! Что с того? Меня это не страшит. Глупая желторотая девчонка. К тому же магия не могла ни ранить её… Возможно, её разбил паралич, или она лишилась разума,  онемела, оглохла, ослепла… Для всех в Лейндейле принцесса мертва! И даже если откроется правда, стоит ли думать об этом? Я непобедим! Она не сможет остановить меня. Ты напрасно беспокоишься, друг мой.

– Надеюсь, что зря, – Каргиона, прихрамывая, подошла к окну. – Но вчера я случайно заглянула в книгу Кара. Ты ведь знаешь, он был великим пророком. И вот что случайно попалось мне на глаза… Ты слышал, я говорю «случайно», но я не верю в