* * *

Лексингтонский детский приют располагался в бедной части Лондона, рядом с железной дорогой и фабрикой по производству запчастей для стиральных машин и холодильников. Здание покрывал слой сажи, а вместо кроватей в детских спальнях стояли старые армейские койки. О мягких коврах в приюте даже не слыхали; голая холодная плитка на полу во многих местах потрескалась. Стулья были сплошь колченогими, а единственный телевизор – таким древним, что никто не мог разглядеть, цветная картинка на экране или чёрно-белая.

У сирот в этом приюте была своя странность: они не хотели, чтобы их усыновляли. Прослышав о том, что кто-то намерен приехать и забрать одного из воспитанников, дети моментально прятались по углам или притворялись больными, а самые капризные бросались на пол и бились в истерике. Люди со стороны не понимали, в чём дело, но объяснялось всё очень просто. Несмотря на обшарпанные стены и захудалую обстановку, сиротам в приюте было хорошо и они считали его родным домом.

Дети в этом месте собрались самые разные, но почти каждый имел свой небольшой изъян, и, возможно, от этого они относились друг другу добрее, чем если бы были крепкими здоровяками. Гарри так сильно заикался, что разобрать его речь было невозможно, а Тревор потерял в катастрофе не только родителей, но и кисть руки. Нонни в свои почти десять лет всё ещё писалась в кровать; Табита испытывала болезненное пристрастие к чужим вещам: они просто оседали в её сундучке и больше уже не возвращались владельцам.

В свою очередь, Оливер, считавший, что его фамилия Смит, страдал астмой. Недуг впервые проявился у него в трёхлетнем возрасте, после гибели родителей. Доктор уверял, что мальчик должен перерасти болезнь, однако ощущение нехватки воздуха порой бывало очень неприятным и страшным.

Впрочем, большую часть времени Оливер чувствовал себя хорошо. В Лексингтонском приюте было кое-что, искупавшее все его недостатки, – убогость, грохот поездов и чёрный дым из фабричных труб. Позади здания располагалась площадка, на которой любой воспитанник, если ему того хотелось, мог разбить собственный маленький садик. Директриса подобрала и выходила попавшую под машину трёхногую дворняжку – умная, отважная собачка теперь жила вместе с детьми, – и завела кур-бентамок, которые, хоть и нечасто, но всё же неслись. У Тревора была морская свинка, у Нонни – кролик, у Дурги – говорящий скворец (хозяйка научила его исполнять непристойную песенку на языке урду), а главное – все воспитанники держались вместе. В приюте никто не испытывал одиночества. Перед сном, лёжа на узких армейских койках, дети рассказывали друг другу истории, делились планами, и, если вдруг оказывалось, что кто-то плачет в подушку, а Директрисы рядом нет, всегда находился друг, готовый утешить и рассмешить плачущего.

Для Оливера все воспитанники приюта были братьями и сёстрами, Директриса, хоть и не могла заменить родную мать, была доброй и справедливой. На свете не было собаки лучше Мухи, резво носившейся на трёх лапах, и каштанов вкуснее тех, что дети сбивали со старого дерева у реки. Когда же на грядках Оливера вырастали горчица и кресс-салат и зелёные листики шли на бутерброды, которыми все угощались во время вечернего чая, мальчуган испытывал такую радость, точно выиграл главный приз на Цветочной выставке в Челси.

И вот представьте, каково было Оливеру, когда в один прекрасный день Директриса уединилась с ним в своём кабинете и сообщила, что его фамилия вовсе не Смит, а Снодд-Бриттл, и что отныне он полновластный владелец Хелтон-холла.

Директриса очень тщательно подбирала слова, но Оливеру всё равно сперва показалось, будто над ним подшутили, только вот Директриса не имела привычки разыгрывать своих подопечных, и если это всё же был розыгрыш, то весьма скверный.

– Оливер, перед тобой открываются прекрасные возможности, – продолжала Директриса. – Там ты сможешь помогать людям и совершать множество добрых дел.

Она попыталась улыбнуться, и мальчик в ужасе посмотрел на неё большими карими глазами. Худенький, с тонкими ручками и мягкими рыжевато-коричневыми волосами, он совсем не походил на хозяина огромного особняка.

– То есть мне придётся уехать далеко-далеко и жить там совсем одному?

– Ты не будешь один. Твои родственники уже едут сюда, чтобы забрать тебя и помочь освоиться на новом месте. Только подумай, Оливер, в сельской местности ты сможешь завести какую угодно живность – лошадей, собак…

– Не нужны мне никакие собаки, кроме нашей Мухи. Я не хочу уезжать. Пожалуйста, не отсылайте меня. Умоляю!

Директриса обняла Оливера за плечи. Она никогда не говорила детям, что слёзы – проявление слабости; порой люди плачут, и всё, – и сейчас, поглаживая мальчика по волосам, ощущала, как тёплые капли стекают у неё по руке. По правде сказать, она и сама едва сдерживалась. Директриса взяла за правило не заводить любимчиков, но к этому ребёнку питала искреннюю привязанность. Оливер был добрым, милым, обладал богатым воображением, и она понимала, что будет ужасно по нему скучать.

В своих переживаниях Директриса была далеко не одинока. Новость о предстоящем отъезде Оливера повергла его друзей в настоящее смятение. Всем стало очень, очень плохо.

* * *

Родственников, которые намеревались забрать Оливера, звали Фултон и Фрида Снодд-Бриттл. Фултон был директором частной школы для мальчиков в Йоркшире, Фрида приходилась ему сестрой. В письме к адвокату, мистеру Норману, брат и сестра предложили взять мальчика под свою опеку.

«Наша школа закрывается на пасхальные праздники, и мы с удовольствием поможем малышу обжиться в замке. Бедный ребёнок наверняка перенёс серьёзное потрясение. Как вам известно, у нас имеется большой опыт работы с мальчиками; ученики для нас почти как родные сыновья. Мы сумеем создать племяннику наиболее благоприятные условия».

– Надо признать, это очень любезно с их стороны, – заметил мистер Норман, показав письмо управляющему банком. – Я сам собирался ехать за Оливером, но у меня куча дел. К тому же я не представлял, как оставить ребёнка в этом склепе. Замок уже сколько месяцев заперт, да и прислуга совсем состарилась.

– От полковника Мёршэма что-нибудь слышно? – осведомился управляющий.

Мистер Норман покачал головой. Человек, которого они выбрали опекуном Оливера, был путешественником и в это самое время исследовал тропические леса Коста-Рики в поисках редкого вида оранжевой жабы.

– Полковник вернётся только к концу лета, так что сейчас предложение Фултона весьма кстати.

– Согласен. Надо заметить, с его стороны это очень благородно, ведь, если бы не Оливер, Фултон сам стал бы хозяином Хелтон-холла.

Просто поразительно, до чего наивными порой бывают адвокаты и банковские управляющие.

* * *

Дело в том, что Фултон вовсе не был добрым. И он, и его сестра Фрида были жестокими, злобными людьми. Их частная школа называлась «Солнечная долина», но ни один солнечный лучик не освещал это мрачное место. Детей там били, еда была отвратительная, в комнатах стоял жуткий холод. Сладости, присланные родителями, до воспитанников не доходили, а письма, в которых дети описывали свои несчастья, не попадали на почту.