Величественная изумрудная птица, держащая в когтях драгоценный камень. Чем-то павлина напоминает… Так же, как этот знатный господин с носом-горбинкой, который восседает в передней карете, а рядом с ним…

Сердце пропустило удар.

Невысокая худенькая девушка в кремовом платье, расшитом сверкающими драгоценностями и кружевами. Нежно-розовые губы, правильный овал лица, чуть вздернутый нос — в маму. Только кожа была слишком бледной, как после долгой болезни. Но махала рукой эта знакомая незнакомка вполне жизнерадостно. До тех пор, пока не дернулась, как от удара, и не оперлась о подушки.

В ту же секунду я почувствовала сильнейшую дурноту. Ноги стали ватными, в груди зародилась ломящая боль, перед глазами начали плавать противные разноцветные круги. И в какой-то момент даже почудилось, что это я сижу в карете, где пахнет благовониями и любимыми духами отца.

Это я испуганно поднимаю на него глаза, прикрывая ладошкой рот. Это…

Верхний полог кареты резко поднялся, отрезая аристократов от толпы.

Я прислонилась к стене, не в силах сдержать дрожь. Во рту стоял привкус крови.

Только теперь, пожалуй, осознала, что магия — реальна. Что этот мир — реален. Это не сон, и он не закончится с рассветом. Конец здесь означает смерть. И сейчас я снова прошла у самой кромки. Столкнулась лицом к лицу с той, что вселилась в тело несчастной Альдиссы. И, похоже, такой контакт нам обеим не слишком полезен…

Додумать мысль не удалось.

С трудом проморгавшись, успела заметить, как кареты величаво продолжили путь, а несколько стражей из охраны буквально растаяли в толпе. Шестое чувство буквально билось в истерике, требуя бежать. Если меня найдут, если поймут…

В этот момент я не стала задаваться вопросами — как и почему. Просто бросилась прочь, моля все высшие силы об удаче.

Впрочем, сразу в бегство не пустилась — нечего привлекать внимание, да и в переулок тот мне не надо.

Ухватила корзинку увереннее. Так, представь-ка, дорогая, что ты снова докладываешь руководителю об успешно проведенных испытаниях продукта. Улыбка. Плечи расправить. Отстраненное выражение на лице. И вперед!

Прошлась взглядом по ближайшим прилавкам. Подошла, приценилась, уже увереннее прицокивая языком.

— Нэра, почем у вас пироги и с чем? — поинтересовалась, принюхиваясь к приятному запаху сдобы. Живот голодно взвыл.

Так, теперь глазки смущенно опусти. Пожилая женщина с приятным, морщинистым лицом и яркими голубыми глазами весело усмехнулась, огладив белый передник.

— Только из печи, девочка, выбирай, какой хочешь, за медяшку пяток отдам!

Не дешево, но и не дорого. Можно себе позволить, иначе просто свалюсь. До сих пор вон ноги трясутся.

Наклонилась, выбирая. И вздрогнула, услышав отчетливый шепот:

— Теперь выберешь, в корзинку сложу. Иди прямо и до рыбного ряда. Там переулок в сторону Оружейных кварталов идет. Иди спокойно, уверенно. Ищейки чуют настроение.

Вот так… бабушка!

Указала с улыбкой на выбранные пироги, бросила монетку.

Шепнула:

— Почему?

В ответ услышала спокойное:

— Я свое пожила, девонька, знаю, что от наших светлейших добра не ищут. Старым людям скучно стоять просто так, вот и тренирую… наблюдательность. Иди, иди, девонька, ай хорошие пироги выбрала, молодечка! Заходи снова, только рада буду, и тетке поклон передавай! — это было уже брошено в спину, громко, специально.

В сердце поднялась волна тепла. Ни в одной из жизней никто не делал для меня ничего равноценного этому. Просто заступился. Отвел беду хоть на время.

Удалось дойти, почти не ускоряя шаг, делая вид, что корзина ужасно тяжелая, а покупок нужно сделать ещё массу!

Мозг едва успел осмысливать происходящее, а я уже снова петляла в лабиринте улиц, делая вид, что совершенно точно знаю, куда именно направляюсь.

Ноги гудели, но тело оказалось на удивление выносливым.

Так, Кара, план Б. Похоже, в этом мире планирование пока что совсем не мой конек.

Например, взять хотя бы то, что я заблудилась. Этого сердобольная старушка предположить не могла…

Заборы становились все выше, звуков — все меньше, а прохожие и вовсе куда-то испарились.

Дошло до того, что мне пришлось с трудом протискиваться мимо огромной крытой повозки, перегородившей добрую часть дороги. А дальше… тупик. Молодец! Без навигатора корабль твоей жизни плывет куда-то совершенно не в ту сторону.

— Таэ корре! — тихая ругань себе под нос немного взбодрила, хотя собственный голос жалко растаял между каменных стен.

— Ну что, поворачиваем назад?

Уфф, трудно разговаривать с самой собой, но если тебе при этом не отвечают — оно и к лучшему.

Поэтому-то я и застыла, услышав вдруг исполненный боли стон. Он быстро захлебнулся и затих, так бывает, когда тот, кто испытывает боль, не хочет себя выдать. Я помнила. Больше, чем мне бы хотелось, и лучше…

И именно поэтому не убежала прочь, назад, в сторону оживленных кварталов.

Что ж ты такая сердобольная-то, Кар-ра… не-Витольдовна. И вроде жизнь била, ан нет. Хвост трубой — и грудью на баррикады.

Корзина беззвучно плюхнулась на землю. Звук точно шел от повозки. Юбку пришлось бессовестно подоткнуть, оголяя ноги. Ничего, таким тельцем не соблазнишь даже самого отъявленного дамского угодника, если только он на суповые наборы не бросается.

Шаг. Ещё шаг. Тихо? Да, никого не слышно. Черная толстая ткань напомнила брезент. Так и есть, стянута веревками. Слава Творцу, никакой магии нет.

Мне удалось развязать узлы — показывал отец одну хитрую штуку в детстве, перед гостями рисовался из флота, вот и запомнилось. Как ни странно — и эти узлы поддались, хоть и неохотно, медленно. И только потом вспомнила про свои приобретенные когти. Как раз тогда, когда один случайно зацепился за край веревки, и рассек канатные жгуты, как бумагу.

Только присвистнуть оставалось. В этот момент я не задумывалась над тем, почему снова лезу в неприятности — то, что они последуют, сложно было сомневаться. Но…

Отверстие, наконец, удалось расширить. Вот так, а теперь стоит заглянуть. И тихо охнуть, закрывая себе рот рукой.

На дне повозке среди небрежно сваленных мешков из грубой ткани отчетливо виднелось чужое скрюченное тело. Это был мужчина — судя по всему — высокий, с мощной крепкой фигурой, явно развитыми мышцами и мучительной гримасой, искривившей лицо. Сейчас он был без сознания — ещё бы, судя по наливающимся синякам и кровящим порезам, отделали его знатно.

Длинные иссине-черные волосы растрепались. Когда-то они, видно, были убраны в косу. Из одежды — только драные брюки, но явно из качественной и дорогой ткани.