– Позвоните, и пойдем вместе, – сказала она.

По пути в гостиницу мы проезжали разрушенные до основания жилые дома и другие постройки. Рядом стояли и те здания, что остались нетронутыми. Указав на высокий современный отель, от которого остался один остов, и обрушившееся офисное здание, водитель сказал:

– Цунами.

Я попросила его остановиться у маленькой фанерной гостиницы – она была открыта. Но водитель покачал коловой и поехал дальше в «Султан», уверяя меня:

– Это хороший отель. Все иностранцы живут там.

Маленькая гостиница, которую мы проехали, стала постоянным местом жительства для десятков семей, из-за цунами оставшихся без крова.

Когда мы прибыли на место, мою тяжелую сумку взял носильщик в форме, и на медленном лифте мы поднялись на верхний этаж. Носильщик проводил меня по темному коридору, выстеленному засаленным дырявым ковром, и я очутилась в видавшем виды номере, где чувствовался слабый запах канализации. Как я потом узнала, с жильем в Банда-Ачех, увы, были проблемы, и, кроме этой комнаты, рассчитывать мне больше оказалось не на что. А пока я зажала нос, и носильщик отнес мою сумку обратно в холл. Я показала ему, как катить ее на колесиках, но маленького человечка это не впечатлило, и он предпочел тащить ее за ручки.

Когда я протянула администратору паспорт, тот сообщил, что вонючая комната забронирована и в отеле нет мест. Моя машина уехала, идти мне было некуда, поэтому я просто отказалась двигаться с места и стала задавать один и тот же вопрос двадцатью разными способами до тех пор, пока служащий наконец не нашел мне комнату.

– У нас есть простой номер, где вы можете остановиться, но только на одну ночь.

Носильщик снова потащил мою сумку по другому, такому же страшному, как первый, коридору. Вторая комната оказалась крошечной, словно гардеробная, а замок был сломан, дверь даже не запиралась на задвижку. Прежде чем платить за жилье, я сказала:

– Сначала поменяйте замок.

После ремонтных работ милый и терпеливый носильщик снова проводил меня в комнату. На этот раз я оказалась запертой в номере – не могла открыть дверь изнутри. Носильщик по рации сообщил об этом дежурному, пришел рабочий и снова разобрал замок. В конце концов я смогла разместиться, и в качестве компенсации мне даже разрешили остаться на две ночи. Служащие объяснили, что отель в таком плачевном состоянии, потому что волна достигла верхних этажей. Гости не пострадали – их отправили на крышу здания. Вода дошла до четвертого этажа, но лишь намочила ковер.

Некоторое время спустя я решила выйти на улицу. В поисках какой-нибудь еды я шла по разрушенной главной улице, вдоль которой выстроились лавки с плотно закрытыми ставнями, и все время задавала себе один и тот же вопрос: что я здесь делаю? Надеясь найти ответ, я открыла свой путеводитель для любителей экономичных путешествий. В нем открыто предупреждали, что иностранцам в Банда-Ачех делать нечего, и сообщали, что существует серьезный риск попасть под перекрестный огонь в столкновениях между ГАМ («Геракан Ачех Мердека», освободительным движением Ачех), партизанами-сепаратистами и ТНИ («Тентара Насьональ Индонесия», особым подразделением индонезийской армии), посланными центральным правительством на подавление восстания. Я успокаивала себя тем, что эта информация устарела.

Вернувшись в отель, я заказала в кафе чашку чая и несколько раз позвонила на номер Окты. Коротая время, я подслушивала разговоры съемочной группы Би-би-си и сотрудников благотворительных организаций. Говорили об Ираке, Боснии и Чечне. Точь-в-точь как исполнительницы танцев живота, когда они собираются поговорить о работе и обсудить особенности ближневосточной музыки и движения бедрами, эти люди с авторитетным видом обсуждали районы бедствий, трудности организации гуманитарной помощи и коррупцию местных властей.

Я заметила двух юных путешественников, пришедших с улицы. Они быстро проглотили по гигантской порции мороженого неестественно ярких цветов – розового и зеленого. Потрепанная парочка, Росс и Дэн, приехала из Ирландии, чтобы поступить волонтерами в небольшую благотворительную организацию – Фонд возрождения Ачех (ФВА). Ее лозунг – «Выжившие помогают выжившим».

– Не так уж много здесь делается, – рассказал Росс. – Большинство крупных гуманитарных организаций не в состоянии ничем помочь из-за бюрократических проволочек. Фонд может не много. В основном в нем работают местные, которые оказывают небольшую помощь, но это хоть что-то.

Я спросила, чем конкретно они занимаются, и Дэн ответил:

– В основном оказываем микроэкономическую поддержку малым предпринимателям, собираем средства на обучение детей. У нас не много возможностей, но мы сделали для фонда сайт в Интернете, а Росс сейчас работает над способом транспортировки чистой воды в одну из деревень.

Они дали мне телефон Фонда, и я договорилась о встрече, чтобы узнать, какую помощь я могу предложить.

Окта приехала в сияющем джипе, и вскоре мы остановились у Банкит-Ачех. Раньше здесь располагалась рыночная площадь, теперь же все оказалось в грязи, поверх которой лежали мостки из обломков цемента. Торговали тут всем – от дешевых пластмассовых игрушек до фруктов и воды. Было здесь и несколько уличных кухонь. Под пластиковыми навесами висели снимки разрушений от цунами, они были приклеены скотчем к картону и оттого походили на детские поделки. Повсюду виднелись логотипы гуманитарных организаций; некоторые люди раздавали наклейки, майки и прочие рекламные материалы. В тех немногих зданиях, которые остались нетронутыми, расположились пункты «Скорой помощи» и кровавые фото– и видеоинсталляции гуманитарных организаций – Исламского благотворительного фонда, Красного Креста, Красного Полумесяца и Агентства США по международному развитию (USAID). Около некоторых домов стояли люди, громко выкрикивающие что-то в мегафоны. Атмосфера была напряженная, и вместе с тем все это напоминало карнавал. Я пребывала в растерянности. Позвонив в ФВА, я спросила, есть ли у них стенд; на другом конце трубки рассмеялись:

– Что вы! Это дорого, да и не поможет никому.

Исламский благотворительный фонд занимал большое здание с экраном внутри, на котором беспрерывно показывали фильм о цунами: раненые люди, которых вытаскивают из-под обломков, трупы, плавающие по улицам, превратившимся в реки, женщина, со всхлипами рассказывающая свою жалобную историю. Драматическая музыка звучала так громко, что полутораметровые колонки тряслись и искажали звук. Внутри здания в кучки сбились местные – кто-то плакал, кто-то смотрел фильм с серьезным выражением лица.

Окта представила меня начальству фонда – группе довольно приятных мужчин из Ливана, Палестины, Македонии, Кении, Индии, Бангладеш и Великобритании. Самым общительным и открытым оказался палестинец из Лос-Анджелеса по имени Абдусалам. Это был полный, веселый человек в майке с логотипом Исламского благотворительного фонда; он занимался связями с общественностью и раздавал прохожим наклейки.

Затем Окта познакомила меня с красивым ливанцем по имени Джихад. Про себя я подумала: как кому-то могло прийти в голову назвать сына «священная война»! И только потом я узнала, что слово джихад означает «усердие, рвение, упорная борьба» – неважно, религиозная, личная, общественная, политическая или оборонительная. Если под борьбой подразумевается бой, то, по законам ислама, он должен вестись лишь в оборонительных целях и в соответствии со строгими правилами, запрещающими нанесение ущерба невинным свидетелям, женщинам и детям. Не разрешается также разрушать чью-либо собственность и немусульманские храмы. Ислам осуждает захват людей в заложники, похищение, обстрелы людных мест. Известны слова Пророка о том, что «главный джихад – борьба с самим собой». Здесь имеется в виду борьба с собственным эго, жадностью и желаниями. Как и английские имена Констанс, Хоуп или Фейт[5], джихад подразумевает добродетель, и именно поэтому родители выбирают такое имя для ребенка.