В результате ей приходится чуть ли не сказать все по слогам. Мирабель так хочется, чтобы у нее была запись фильма «Грозовой перевал»[3], чтобы включить ее, показать на нее и сказать: «Понял?». На уровне низменного инстинкта с Джереми оказалось все в порядке — стоило только написать для него основную мысль крупными буквами, при помощи масел, и свечей, и благовоний, и какого-то дрянного скотча, который ни один из них до этого в жизни не пил. Но поскольку сам Джереми не распалил Мирабель, ее возбуждение не достигает пика, потому и она, в свою очередь, не может вполне распалить Джереми — в итоге происходит пресловутое сражение с презервативом, и оно протекает так: Мирабель вызывает у Джереми вполне симпатичную небольшую эрекцию, но к тому времени, как они надевают презерватив с его притупляющей изоляцией, происходит потеря статуса. Мирабель тоже была не то чтобы расслаблена и увлажнена, в связи с чем пенис Джереми гнется и складывается, когда он пытается в нее войти. Потом им приходится все начать заново. Она снимает презерватив стимулирует Джереми, целуя его в губы и лаская рукой. Время от времени кошка вспрыгивает на постель и шлепает Джереми по яйцам, как будто это висящие шарики кошачьей мяты, вызывая катастрофические откат на исходную. Потом они опять бьются с презервативом и цикл начинается заново. Так происходит несколько раз — Мирабель энергично растирает его, шлепается на кровать и мгновенно раздвигает ноги, пока неотвратимое не происходит снова. В комнате в эту ночь присутствуют три сущности — Мирабель, Джереми и мультипликационный пенис, который вздувается и опадает, как кислородный шарик анестезиолога. В конце концов, молодость побеждает, и Джереми успешно вселяется на несколько мгновений в рай. «Предполагаемый срок жизни радиальной покрышки», — вот какая мысль проносится в голове у Джереми, когда он пытается оттянуть свою нетерпеливую эякуляцию.

Постепенно дело сделано и фрикции позади. Двое лежат, не касаясь друг друга, в трепещущем сумраке, и стоит полная тишина. Дистанция между ним ужасает, но тут Джереми обвивает ее плечо рукой, просунув руку как раз под шеей и запустив пальцы ей в волосы, нежно подтягивает ее поближе к себе. Он сам подвигается поближе. Мирабель чувствуется, как смешивается их пот, и ей это нравится. Затем ее чувства начинают воспринимать комнату, и она ощущает ванильный запах свечей. Она видит себя в зеркале и замечает, что ее грудь налилась от его, пусть и неуклюжих, прикосновений, и ей нравится, как это выглядит. Джереми поблескивает в брезжущем свете. Мирабель всматривается в свои глаза. И чувствует себя как следует.

Потом происходит ужасное: Джереми отстраняется от Мирабель, надев трусы, встает в ногах кровати и начинает говорить. Не просто говорить. Ораторствовать. И хуже того — он говорит таким образом, что Мирабель приходится время от времени поддакивать. Темы, которые он затрагивает, можно поместить под рубрикой «Джереми». Он говорит о надеждах и мечтах Джереми, о его пристрастиях и нелюбовях, и, к несчастью, много говорит об усилителях. Что включает: взгляд Джереми на усилители, ценовой анализ рынка и контраст между взглядами Джереми и взглядами босса. Эта тема требует наибольшего количества «ага» и только глядя на него в упор и, чуть расширив глаза, Мирабель может изобразить хоть какой-то интерес. В отличие от его пениса поток его речей не знает подъемов и спадов. Он хлещет под равномерным напором, и Мирабель начинает сомневаться, что Уильям Дженнингс Брайен[4]заслуживает славы самого грандиозного публичного оратора Америки. Мнения и наблюдения Джереми гудят и ревут битых полчаса, все удостаивается полного освещения. В конце концов он иссякает и возвращается в постель, где обнимает Мирабель в позиции, которую та еще не успела классифицировать, что приносит ей некоторое удовлетворение. Невзирая на ранее отмеченную предательскую нестойкость, она чувствует, что желанна, и знает, что он счел ее красавицей, а она его осчастливила и вдохнула в него доблесть, а расход энергии на нее вверг его в глубокий-глубокий сон.

Девять ноль-ноль, Мирабель просыпается второй раз за утро. Первый раз это случилось два часа назад, когда убегал Джереми, столь формально поцеловав ее на прощание, что впору подумать, что на нем смокинг. Она не расстроилась, потому что ну просто не могла себе этого позволить. К тому же она рада, что он ушел — неловкая задача знакомиться с мужчиной, с которым успела переспать, ее не прельщала. Маленький солнечный зайчик, упавший на ее постель, медленно пробирается по одеялу. Она встает, смешивает свой «серзон» со стаканом апельсинового сока и выпивает залпом, как водку-тоник, укрепляя себя перед выходными.

Для таких хрупких существ, как Мирабель, выходные могут быть опасны. Малейшая оплошность в расписании и перед ней — восемнадцать часов телевизора. Потому-то она и вступила в добровольческую организацию, которая занимается постройкой и ремонтом жилья для малоимущих, своего рода операциями по зачистке микрорайона; называется это «Гуманный Хабитат». День, таким образом, пристроен. На субботние вечера обычно приходятся стихийные посиделки с другими добровольцами «Хабитата» в ближайшем баре. Если этого не случается, а сегодня этого не случается, Мирабель без страха отправляется в местный бар, что она сегодня и делает, где можно наткнуться на знакомых или, поцеживая коктейль, сидеть и слушать местную группу. Сидя в кабинке и разглядывая колонки в поисках фирменного трафарета Джереми, она и не думает взглянуть на себя со стороны, так что избавлена от образа девушки, сидящей в одиночку в баре субботним вечером. Девушки, которая готова отдать себя до последней унции, которая никогда не изменит своему любимому, девушки, которая ни в ком не подозревает коварства, чья сексуальность спит и ждет, чтобы ее разбудили. Она никогда не жалеет себя, разве что в те моменты, когда неодолимая химия депрессии затопляет ее и делает беспомощной. Она переехала из Вермонта в надежде начать собственную жизнь, и вот — затеряна в бескрайних просторах Лос-Анджелеса. Она пытается обзавестись знакомствами, но количество недолетов начинает ее подавлять. Мирабель нужен всеведущий голос, чтобы просветил и осветил ее, чтобы довел до общего сведения, что эта девушка кое-чего стоит, вон та вон, та самая, что сидит одна в баре, а потом нашел бы ей суженого и свел их вместе.

Но в тот вечер голос не раздается, и она потихоньку собирается и уходит из бара.

Голос раздастся во вторник.

Мирабель пробуждается навстречу ясному лос-анджелесскому дню, в воздухе которого разлита льдисто-голубая прохлада. От ее квартиры открывается вид на море и на горы, но для того, чтобы это увидеть, приходится выглянуть за дверь. Она кормит кошек, пьет свое зелье, надевает свое лучшее белье, хотя вряд ли кому-то удастся его сегодня увидеть, разве что в раздевалке. Воскресенье прошло мило, потому что ее подруги Локи и Дель Рей наконец-то перезвонили и пригласили ее перекусить в одном из уличных кафе на Вестерн. Они сплетничали и болтали о мужчинах в своей жизни, о том, кто голубой и кто нет, о том, кто торчок и кто бабник, и Мирабель попотчевала их историей с Джереми. Локи и Дель Рей — судя по именам, их родители явно не думали, что девочки когда-то подрастут, — рассказали похожие истории, и все трое хохотали до слез. Это взбодрило Мирабель, потому что она почувствовала себя нормальной девушкой, как все. Но возвращаясь домой в тот вечер, она думала, не предала ли она, пускай и чуть-чуть, Джереми, ибо в глубине души она верила — он не стал бы рассказывать об их злоключениях парням за обедом. Эта маленькая мысль стала маленьким основанием для маленького раскаяния перед Джереми, благодаря чему он стал ей немного нравиться, хоть и совсем чуть-чуть.