Покосившись на собравшихся, я сипло ответила на вопрос:

— Осипова.

Он поставил жирный восклицательный знак в журнале напротив моей фамилии, а потом сурово произнес:

— Вы в курсе, что лекция началась пятнадцать минут назад?

— Да. Простите.

— И что же вас задержало? — на мои извинения ему глубоко наплевать, он явно из тех, кто любил докопаться публично.

Смешки стали громче. Девицы, сидевшие у окна, веселились, перешептывались, бросали на меня ехидные взгляды. Сучки. Интересно, которая из них в дерьме копалась?

Парни, ухмыляясь, рассматривали меня как нечто забавное, вызывая стойкое желание послать подальше.

Мерз сидел на дальнем ряду, привалившись спиной к стене, и в их сторону даже не смотрел. Как и в мою. Делал вид, что меня не существует.

— Обстоятельства непреодолимой силы, — кое-как улыбнулась, поправив сумку, сползавшую с плеча.

— Что за обстоятельства? Смелее. Нам же всем интересно.

Сволочной препод. Девицы засмеялись еще громче.

— Ну же. Мы ждем, — ни тени улыбки.

Плевать.

— Вам правду или соврать?

— Пожалуй, хотелось бы услышать правду. Сказок от студентов я уже предостаточно наслушался.

— Представляете, я обнаружила у себя под дверью кучу собачьего дерьма.

Темные брови удивленно поползли кверху. Такой правды он точно не ожидал. Группа притихла, девки перестали ржать, а Мерз, наконец, хмуро посмотрел на меня.

— И откуда же оно там взялось?

— Есть пара предположений. Если вам так интересно, могу озвучить, — беспечно отозвалась я и начала показательно загибать пальцы: — Первый вариант — инопланетяне. Да, согласна. Глупо. Второй вариант — в общагу забежала бестолковая плешивая псина. Сучка, скорее всего. У которой либо недержание, либо она настолько тупа, что гадит, где попало.

Одногруппницы помрачнели, понимая, что это выпад в их адрес.

— Но это еще не самый плохой вариант.

— Разве может быть хуже? — по-моему, я все-таки смогла заинтересовать сурового препода. Или он действительно проникся, или еще ни разу не слышал такого бреда.

— Запросто. Например, какая-то ненормальная, которая вместо того чтобы спать спокойно, с утра пораньше вышла на мороз, накопала собачьего добра и, трепеща от восторга, в дрожащих ладошках принесла его в общагу, чтобы сделать гадость. Мне-то плевать — перешагнула и пошла дальше, — притворилась, будто удалось избежать встречи с подарочком, — а вот она теперь этими руками ест, красится, глаза трет, подружек обнимает, с молодым человеком за ручку ходит. Отвратительно, правда?

Краем глаза заметила, как рыжая девица поспешно отдернула руки от лица. Слабачка. Уж если сделала гадость — стой до последнего. Не пались.

— Представляете? Вот так живешь, общаешься с человеком, сидишь с ним за одной партой, а у него, оказывается, хобби — в собачьем дерьме копаться, а потом из-под наращённых ногтей его выковыривать…

На миг прямым взглядом впилась в одногрупппницу и, презрительно поджав губы, отвернулась. Снова послышались смешки. В этот раз явно смеялись не надо мной. Рыжая покраснела и сердито уткнулась в тетрадь, нервно чирикая в ней ручкой.

— В общем, вот такая история. Хотите — верьте, хотите — нет, но среди нас бродит матерый ассенизатор.

— Садитесь, — прохладно отозвался преподаватель, никак не прокомментировав мой рассказ, — опоздаете еще раз — будете ждать за дверью.

— Спасибо.

Теперь в аудитории стояла тишина. Девушки больше не смеялись.

В груди все перевернулось, когда заметила, что Мерз задумчиво наблюдал за мной, чуть склонив голову набок. По темному взгляду ничего нельзя было разобрать. Я ему подмигнула и села на свободное место, прямо напротив преподавательского стола. А что мне еще оставалось делать?

***

— Эй, новенькая! — послышалось с соседнего ряда, когда начался перерыв, и преподаватель вышел из аудитории.

Я продолжала рисовать цветочки на полях, меланхолично подпирая щеку рукой.

— Новенькая, — не унимался Марк. Я снова проигнорировала. — Осипова! Аня!

Только после того, как он позвал меня по имени, я со вздохом положила ручку и обернулась к нему. Волшин сидел через парту от меня и светился гадкой улыбкой.

Начинается….

— Хочешь бутерброд? — прозвучало пошло и двусмысленно.  Морда симпатичная, наглая. Когда-то мне такие нравились, но не сейчас. Слишком много пафоса, слишком мало содержания. — Я сегодня самый доступный, — козленок продолжал глумиться под смех одногруппников, — готов побыть твоим бургером.

Я хмыкнула и прошлась по нему оценивающим взглядом. Сверху вниз. И обратно. Досадливо поморщилась. Еще раз посмотрела. Под этим взглядом гадкая ухмылка на губах парня немного померкла.

— И где тут бургер? Максимум беляш, а то и вовсе пирожок. С капустой.

— Обижаешь, — снова усмехнулся он, но улыбка вышло кривой.

— Еще даже не начинала.

Парень хмыкнул.

— Ты наглая.

— Да, — взгляда не отвела.

— Так сразу и не заметишь.

— Заметишь, если нормально смотреть.

— Кусаться любишь?

— Люблю. И кусаться, и царапаться, и пинаться, — снова согласилась с ним, — еще гениальные изречения будут?

Черт. Как меня бесит пристальный взгляд Мерза! Парень ничего не говорил. Молчал. Отстраненно наблюдал за нашей перепалкой. Рассматривал меня холодным, как арктические льды, взглядом. На секунду задержала свой взгляд на его лице и отвернулась, чувствуя неприятное давление внутри. И весьма некстати воспоминания нахлынули. Жаркие, постыдные, отдающиеся дрожью в ногах. Хорошо, что я давно разучилась краснеть, иначе по моей пунцовой физиономии он бы все мигом понял.

— Я не против, чтобы ты меня поцарапала, — не унимался Марк, вызывая глухое раздражение.

Тоже сучонок, но другой. Шумный, громкий, без царя в голове. Любит красоваться, работать на публику. С таким надо держать ухо востро и крепкое словечко за пазухой, но по сравнению с мрачным и закрытым Мерзом — он безобиднейший милейший парень.

— М-да. Сама гениальность, — разочарованно отвернулась от него и снова уткнулась в тетрадь.

Чужие взгляды нервировали, резали по нервам, били током. Смотрел Волшин, смотрели девицы у окна, смотрел Мерз. Все смотрели. И ни в одном взгляде не чувствовалось тепла. И как дальше жить? Полгода среди голодной стаи… Не об этом я мечтала, когда из столицы уезжала.

— Так что с моим предложением? — снова вклинился Марк.

— Прости, дорогой. Мне, конечно, тебя очень жаль, но благотворительностью не занимаюсь, — глянула на него сочувствующе и наигранно грустно вздохнула, — не расстраивайся. Подрастешь — будет и на твоей улице праздник.