Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А, вот откуда ветер дует. – Она весело покачала головой. – Мой сын хочет быть взрослым… – И показала на пятна у меня на коленках. – Но тогда ты должен вести себя соответствующим образом, мой мальчик. Взрослые мужчины не ползают по траве на коленях. Во всяком случае, в штанах. – Она подмигнула Маруше, и та захихикала звонким серебристым смехом. – Так что снимай штаны!
– Ладно. Сейчас.
– Нет, немедленно! Мне нужно уходить.
Она показала на открытую дверцу стиральной машины, я кивнул и хотел пройти мимо нее в большую комнату. Но она схватила меня за рубашку. Лицо покраснело, глаза сузились, а нижняя челюсть подалась вперед. Говорила она, однако, тихо.
– Эй, ты что, плохо слышишь? Я тебе сказала, снимай эти проклятые штаны.
– Да! – Защищаясь, я поднял руку. – Уже иду.
– Чего? Куда это ты хочешь пойти? Стиральная машина стоит здесь. Как вы все меня достали!
Она схватила меня за пояс, но я подался назад. Тогда одним рывком она выволокла меня на солнечный свет, косое пятно на балконе, расстегнула пряжку и молнию и стянула штаны до колен. Из карманов посыпался песок. Потом она присела на корточки, а я, крепко держась за ее плечи, вытащил сначала левую, потом правую ногу, и все время украдкой поглядывал на соседку.
Старые эластичные штаны из серого, изношенного, штопаного-перештопаного репса. Зад штанов провисал чуть ли не до пола. Мать закрыла дверцу машины и поставила программу стирки. Шланг для подачи воды вздрогнул.
Маруша, спокойно наблюдавшая за мной с важным видом, прокашлялась и вдруг засмеялась.
– Вы куда-то идете, фрау Кольен?
Мать покачала головой и поправила манжеты блузки.
– Было бы неплохо… – Она взяла с буфета полупустую пачку сигарет и бросила ее девчонке. Та вскинула брови и от неожиданности раскрыла рот, но пачку поймала. – Не выдавай меня, слышишь. – Потом она щелкнула пальцами и показала на спички из ресторана «Винервальд». – Давай, будь джентльменом. Дай даме прикурить.
Сестра стояла на коленках на диване и вырезала фигурки из старого каталога торговой фирмы «Клингель» из Пфорцхайма. У нее получалось довольно грубо, и я доделывал тонкую работу, убирал на картинках ножничками лишнее под руками или промеж ног. На диване повсюду валялись белые или бледно-голубые обрезки, на многих из них стояла цена или было написано: «настоящая тревира». Софи подняла глаза. На ней не было очков. Она их почти никогда не носила.
– Я есть хочу, а ты?
– Я тоже. Сделать бутерброд?
– Нет. Я хочу картофельное пюре с томатным соусом.
– Тогда жди, когда мама придет.
– Это почему? Ты уже большой и можешь сам сварить.
– Нет, не могу. Ты же знаешь, мне запрещено разжигать плиту. Так как? С колбасой или сыром?
– С малиновым конфитюром, только потом. Мне еще ремесленников вырезать надо. Гляди, вот этот толстый, прямо как дедушка Юп. – Засунув язык под верхнюю губу, она ловко орудовала ножницами вокруг фигурки и неслышно вздохнула, когда та упала на диван. – Готово. – Потом провела тыльной стороной ладони по виску. – Эй, Юлиан, а почему мы никуда не уезжаем на каникулы?
Я пожал плечами.
– Наверное, денег нет.
– Почему? Папе ведь платят каждую неделю!
– Но мы же их тратим. Есть ведь что-то надо. А потом у нас долги. Мебель, телевизор, все эти шмотки и обувь из каталога. Мама говорит, мы слишком быстро растем.
– А что такое долги?
– Ну, то, что надо отдавать. Ты, например, тоже должна мне пять пфеннигов за содовую.
– Это было давно! И уже не считается… А как же у нас в классе все уезжают на каникулы. У них что, долгов нет?
– Почем я знаю? Смотри сюда, я покажу тебе прикол.
Я вырвал из каталога фигурку и отрезал ей голову. Она соскользнула со стола, а Софи захихикала.
– Что ты делаешь?
Это был мужчина в костюме цветов осени. Я быстренько его вырезал.
– Гляди, если на плечах оставить полоски, их можно будет потом загнуть, надев этот костюм на другую фигурку. Так ты сможешь наряжать их в разные наряды.
– Но это же женщина, и они не носят галстуков.
– Кто тебе это сказал? А каменщика ты можешь обрядить в ночную рубашку.
– Эту прозрачную? Но тогда будет виден бюстгальтер.
– Подумаешь!
Она громко засмеялась, и у нее появился маленький двойной подбородок, зато она не выглядела больше такой бледной, как обычно. Я взглянул на настенные часы.
– Уже два. Черт! Она уже давно должна быть дома.
– Может, она нам чего покупает? Да иди уж!
– Ты молодец. А вот, как что можно приготовить, не знаешь. Может, пойдешь со мной? Я сейчас сварганю нам пару бутербродиков на дорожку, и мы могли бы…
Она помотала головой.
– В вашем клубе так воняет. Я не хочу туда. А Толстый вообще дубина, все время толкается.
– Ну, только не тогда, когда я рядом. Мне нужно покормить животных, понимаешь? Сегодня моя очередь. Они проголодались так же, как и ты.
Она перекладывала на столе вырезанную из каталога мебель: овальные столики, кресла, радиолу.
– Я еще больше проголодалась. Сваришь мне толстых макарон? Их можно есть с сахаром.
– Я ведь тебе уже сказал, мне запрещено разжигать плиту! А вот перед нашим клубом есть место для костра. Возьмем с собой пару картошек и поджарим их там, как в прошлом году в лагере, помнишь?
– Правда? – Она подняла глаза. Рыжие кудри надо лбом были схвачены заколкой – три пластиковые смородинки. Она опять замотала головой и сморщила физиономию. – Юлиан, а почему мы никуда не уезжаем? У меня вон в классе все разъехались.
Я чувствовал, что она сейчас разревется.
– Не верю. Они так говорят, чтобы похвастаться. И среди моих одноклассников тоже никто не уехал. Они сейчас все там, в нашем клубе.
– Врешь! Там только Толстый и дебильные Марондесы. Они засунули мне в трусы морковку.
– Чего? Ну, это же ради прикола.
– Совсем нет. Было очень противно. Морковка была в земле, и там ползало какое-то насекомое!
На вырезанные фигурки закапали первые слезы.
– Я хочу на каникулы! У меня есть солнечные очки, купальник, и папа подарил мне красный чемоданчик. Почему мы никуда не едем?
– Ну, хватит уже… – Я еще раз взглянул на часы. – Ты проголодалась. Хватит реветь. А куда ты хочешь поехать?
Но она заплакала еще сильнее, откинулась на подушку и прикрыла глаза рукой.
– Не знаю. Где есть лошади и озеро, чтоб купаться.
– Тогда, может, поехать на Баггерзее?