– Хоро-ош. – Отец удовлетворенно отхлебнул кофе, поставил чашку на стол. – В честь чего ранняя уборка вверенной территории?

– Дела, – пробубнил Степан, подхватил ведро, направился из кухни.

– Не громыхай там, мать не буди, – бросил в спину отец.

Мама – это единственный человек, при котором стихали их споры. Одного ее взгляда хватало, чтобы отец, виновато вздохнув, принимался за салат или понуро плелся на работу.

– Мальчик выбрал себе дело, мальчика надо поддержать, – говорила она. – Себя вспомни: что бы ты сейчас делал, послушай ты своего отца.

Дед, в самом деле, был категорически против «беловоротничковой» специальности Грегорио, хотел, чтобы тот выучился на «настоящее дело» – стал сапожником, как и все в их роду. Отец сбежал в Россию, назло поступил в ВУЗ. А уж, женившись на маме, остался здесь работать. Зато сейчас дед, потрясая крючковатым натруженным пальцем, вспоминает об этом отцу и в пику ему поддерживает внука.

Степан посмотрел на часы – пить кофе времени не осталось, завтракать – тем более. Надо собираться. Тревога и неприятный осадок после стычки с родителеммерзкой жабой шевелились в груди. Еще эта разбитая чашка. И ливень.

Зашел в свою комнату, переодел футболку, нацепил кожаную куртку (сам шил на первом курсе, из обрезков, присланных дедом). Выглянул в окно, надеясь, что дождь хоть немного поутих. Не тут-то было. В небесной канцелярии определенно решили выполнить месячную норму по столичным осадкам.

– Черт подери, – парень с тоской посмотрел на подвешенные у шкафа кофры с упакованной коллекцией. Хорошо хоть коробку с обувью и мелкими аксессуарами догадался спустить в машину накануне вечером.

Решительно направился в кухню – за пакетами для мусора.

Отец все еще восседал там, лениво проглядывая в смартфоне новости. Завидев сына, отложил телефон в сторону, воодушевленно поинтересовался:

– А чего это ты такой загадочный ходишь в последнее время? Пришел, ушел, пришел снова, заперся в комнате…Пакетами вон шуршишь … Куда-то потащил. Я переживаю за тебя, сынок. Не прячешь ли ты там в комнате труп невинной красотки?

И громогласно рассмеялся.

– Не смешно, – Степан шумно выдохнул, покачал головой. – Может, хватит уже? Что ты, как ребенок? Не угомонишься никак…

Отец траурно закатил глаза, повел широким плечом:

– Ну вот. Спорить ты так и не научился, сразу переходишь на личности. «Как ребенок», – он пристально посмотрел в широкую спину сына. – То есть ты не передумаешь?

– Нет, – Степан достал из шкафа скотч, нечаянно хлопнул дверцей.

Отец сердито зашипел и посмотрел на дверь кухни:

– Тихо ты! Мать разбудишь!

– Мать уже сама разбудилась, – в проеме, приоткрыв дверь, показалась моложавая блондинка в легком домашнем платье, прямая противоположность мужу. Стройная будто тростиночка, миниатюрная и голубоглазая. Степану иногда казалось, что отец потому и говорит шепотом в присутствии матери, что боится ее сломать собственным басом. – Кофе угостите? Или уже все выпили?

– Мам, я опаздываю. Прости.

Рванул к коридору.

Мать спохватилась, привлекла его к себе, поцеловала в гладко выбритую щеку, потрепала по плечу:

– Ни пуха. Буду за тебя болеть! – и подтолкнула к выходу.

– Что за него болеть? – пробасил Григорий, прислушиваясь, как в комнате сына шуршат пакеты и скрипит скотч.

– Показ у него сегодня важный, – супруга пристроилась напротив него, забрала из рук кружку с остывшим кофе.

Зажмурилась, отпивая.

Григорий мрачно насупился, побарабанил по столу. Жена лукаво усмехнулась:

– Пыхти-не пыхти, а сегодня он устроит своебудущее.

– Или не устроит…

– Может и так. Только вряд ли он после того, как ему покажут дверь и золотой ключик от нее, все бросит, чтобы начать карьеру дипломата. Еще и выбросив коту под хвост пять лет учебы… Или он не Степан Пас.

– Конечно, Степан Пас, – пробубнил Григорий. – Его готовы взять на третий курс, Таня! Только его физиономии в деканате не хватает! И заявления…

Он стукнул кулаком по столу.

Супруга тут же перехватила его кулак, мягко положила ладошку сверху, придавила к столешнице:

– Тшш. Не шуми!

– Ты вечно его защищаешь.

Супруга лукаво улыбнулась. Сделала еще один глоток голодного кофе.

– Вечно. Его вечно. И тебя – вечно. И вечно вас обоих жду, – она примирительно похлопала по руке, отвернулась к окну: – Эх, дождь-то какой. Как из ведра льет… Это Степка коллекцию в пакеты упаковывает, чтоб не промокла. Гриш, ты б помог ему до машины донести.

Григорий чертыхнулся, поднялся решительно:

– Он взрослый мужик между прочим! Вон судьбу свою решает поперек отца!

Выскочил из кухни.

Татьяна покачала головой, уставилась в окно:

– Ох, дождина-то какой.

Прислушалась к шуму в коридоре:

– Погоди, я помогу спустить, – пробасил Григорий.

Торопливый голос сына:

– Я сам. Все ОК.

Хлопнула дверь.

– Ни пуха, – прошептала Татьяна, озабоченно нахмурилась и будто сразу постарела.

Муж вернулся на кухню, еще более мрачный. Молча селза стол, уставился перед собой.

– Я все сделаю, чтобы он образумился. Это ведь он специально артачится, на зло мне. Дурак. Всю жизнь себе испортит этими тряпками.

Татьяна долго смотрела на него. Молчала.

– Знаешь почему я его поддерживаю? – Спросила, наконец. Она вернула кружку мужу. – Потому что не хочу, чтобы у него потухли глаза… Не смей ему мешать, слышишь?

В ее голосе прозвучал железный характер. Тот самый, в который он влюбился тридцать лет назад. Григорий медленно выдохнул, посмотрел на жену с опаской. И промолчал.

⁂

Степан, не оглядываясь, выбежал из квартиры. Уже у лифта мысленно отругал себя, что отказался от помощи отца – все-таки родитель не часто баловал его вниманием, еще реже – желанием помочь. Особенно после того, как получив аттестат в 11 классе, Степан заявил, что не будет поступать в МГИМО. Если зажмуриться, то в ушах снова начнет звенеть отцовский крик. Молодой человек усмехнулся, прислонился к двери лифта. Прикрыл глаза, пытаясь собрать себя. Но ощущение, что что-то треснуло вместе с той любимой чашкой, которую он только что выбросил в ведро, не покидало. Коллекция тяжелела в руках, ладони потели под полиэтиленовым пакетом, скотч противно скрипел.

Молодой человек вышел на лестничную площадку, достал из кармана куртки ключи от машины. Подойдя к окну, нажал на брелок. Тот призывно пискнул, окрасив экран сине-голубым. Загорелась иконка работающего двигателя. Степан удобнее перехватил необъятный кофр и, уже распахивая дверь подъезда, открыл с пульта двери припаркованной у подъезда Ауди.