обеспокоенная и растроганная мать.

— Я постоянно ощущаю всё пребывающее, радостное нарастание сил, словно появление крыльев; раскрытие в себе способности к беспрепятственному движению, во всех направлениях четырёхмерного пространства…

Ирине кажется, что лицо сына в этот миг становится величественно прекрасным, оно словно светится, подобно месяцу, легко и царственно скользящему по глади ночного небосклона. Но голос сына теперь доносится до неё откуда-то издалека:

— Удивительные выси и громадные цветы, размером с деревья, источающие удивительную нежность, качаются и колышутся вокруг. Это колыхание подобно музыке, полной неисчерпаемого смысла…

И всё это сулит мне нечто большее, чем я уже достиг…

Эта фраза тоже зависает в воздухе.

— И что это может быть?! — одновременно с испугом и непонятной радостью вскрикивает Ирина Валерьевна.

— Ну, возможно, меня ждут ряды Небесного Воинства…

Или Сад Высоких Судеб, — гордо и пафосно проговаривает Григорий, как ученик, получивший Золотую медаль, на выпускном вечере.

— Ну а сейчас, чем ты занимаешься? — с учительской ноткой в голосе прерывает его мать.

— Кроме общения с людьми и наслаждения природой, время

уходит на работу над своим телом…

И Гриша опять начинает излагать, словно по тексту, ранее заученному: — Надо подготовить его к трансформе, поскольку путь в иные, высшие миры лежит не через смерть, а через Преображение. Я понял теперь, что стихи Евангелия, повествующие о вознесении, Иисуса Христа, намекают на нечто схожее. Вознесение из мёртвых изменило природу физического тела нашего Господа. Оно преобразилось вторично, вместе с эфирным телом. Очевидно, подобное предстоит всем, кому назначена определённая миссия…

Эти слова звучат торжественно, как нечто итоговое. Григорий особо выделяет их, из всего сказанного.

— Ну, а вы-то как?! — неожиданно спохватывается он.

— Ну что мы… Тебя не хватает. Плачем, грустим…

— Прошу вас, не надо! Ваше счастье в этом мире ещё не прожито. Живите и радуйтесь каждому мгновению!

— Да ну, куда уж там… — пробует отмахнуться Ирина Валерьевна.

— Да-да, я точно знаю! — горячо перебивает её Гриша. — Передай это Алине. Всё прекрасное у вас впереди.

И первые признаки этого появятся, совсем скоро!

Эта фраза эхом отзывается в сердце Ирины Валерьевны.

Проснувшись, и, открыв глаза, она продолжает слышать её, откуда-то издалека…

МИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

Ирина лежит в постели, изучая взглядом глянцевый натяжной потолок. Очнувшись, она отмечает, что погода кардинально изменилась: лучи солнца, пробившись сквозь шторы, весёлыми зайчиками прыгают по полу. Машинально, привычным жестом она притрагивается кончиками пальцев к голове… И вскрикивает, ощутив на коже поразительные изменения…

— Боже! Что за мистика?!

Вскочив с постели, она подбегает к зеркалу, и, словно не доверяя глазам, осторожно проводит рукой по голове…

Жалкая растительность на ней сменилась густой, шелковистой щетинкой волос!

Обнаружив подобную метаморфозу, сердце Ирины готово

было выпрыгнуть из груди наружу, не то от радости, великой и необузданной, не то от ужаса… Беда, с которой она давно смирилась, и даже как-то привыкла к ней, отступает невесть куда, и невесть почему…

— Гриша! — почему-то вскрикивает она, поддаваясь привычке моментально делиться с сыном всем поразительным, пугающим и неожиданным…

— Что это?!

И тут светлый луч солнца, в очередной раз, пробившийся сквозь оконную штору, опять напоминает Ирине светлую, чуть застенчивую улыбку сына…

— Что такое?! Что случилось? — кричит из ванной встревоженная и перепуганная Алина. Обернувшись в махровое полотенце, она стоит посреди комнаты, подобно грации, выбежавшей под струи Петергофского фонтана…

НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Их номер находится на седьмом этаже, в мансарде, и оттуда хорошо видна гранитная набережная реки Мойки, золотой купол Казанского собора и острый, как игла, шпиль Адмиралтейства.

Поздним вечером, вернувшись с экскурсии в Петергоф, Павловск, Ломоносов, в Кронштадт или Гатчину, они стояли на балконе, любуясь величественным блеском Невского проспекта.

— Нет лучше Невского проспекта, по крайней мере, — в Петербурге! — невольно вспомнятся страстному книгочею и книголюбу строки Гоголя, из его повести «Невский проспект».

И современный старожил всегда отмечает, что даже в сильный дождь по Невскому проспекту, не останавливаясь, течёт рекой оживлённая людская толпа. Сверху видно, как пёстрые зонтики плывут по мокрому асфальту, подобно маленьким, разноцветным корабликам….

А в хорошую погоду… «Кажется, что как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над чёрными жуками мужского пола», — опять могут кому-то вспомниться строки из «Невского проспекта».

Романтически настроенный книжник и старожил, как и великий классик, может отметить: «Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений… В благословенное время от двух до трёх часов пополудни, которое может называться движущей столицей Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека».

Но как прекрасен Невский проспект ночью! «Тогда настаёт

то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет…»

Ирина Валерьевна была профессионалом библиотечного дела, обожала свою профессию и трепетно относилась к первоисточникам. Литература всегда была для неё иным миром, в который она могла удаляться от бед и житейских тревог. И теперь она с удовольствием погружалась в атмосферу великого классика.

«ДЖУЛЬЕТТА»

Утренний Санкт — Петербург был залит солнцем. Оно золотом сверкало на куполах храмов и дворцов, задорно

играло в струях фонтанов…

Ирина, с её привычкой к рефлексии, постоянно отмечала изменения, происходящие в состоянии собственной души. Сжавшаяся в комок, испуганная и отчаявшаяся, душа её потихоньку расправлялась, опасливо отзываясь на любые внешние изменения. То и дело, ощупывая под париком щетинку шелковистых волос, она невольно щурила глаза, защищая их от лучей светила, так беззаботно и легкомысленно улыбающегося ей с небес.

Природное любопытство также было характерной чертой натуры этой женщины. Оно овладевало её вниманием, когда она видела что-то необычное для себя и непонятное. Будучи глубоко провинциальным человеком, она с некоторых пор полюбила шумную и кипучую жизнь больших городов, полюбила смешиваться с толпой, прислушиваясь, приглядываясь к ней…

И всё это, благодаря сыну, Грише.

Одновременно с этим, Ирина Валерьевна старалась не упускать из поля зрения свою спутницу, Алину. Бывшая невестка в какой-то мере восполняла ей отсутствие сына. Пережив общее горе, они стали буквально родственными душами, и постоянно делились всем: услышанным, увиденным, продуманным, прочувствованным….

Но на этот раз Ирина Валерьевна почему-то скрыла от Алины свой вещий сон и его ошеломляющие последствия. Ей казалось, почему-то, что и Алина, в свою очередь, тоже что-то скрывает он неё.

Она привыкла видеть перед собой юную женщину, в движениях и в нервном и измученном голосе которой отражалось недавно пережитое горе. Ирина с грустью отмечала, что даже во время экскурсий по залам Эрмитажа и Русского музея, дворцов и фонтанов, в городах Пушкине и Ломоносове, — страдальческое выражение ни на минуту не покидает лицо юной женщины.

С первых дней знакомства она