Ксения, снова ощущая, как немеет от застывшей неестественной гримасы лицо, опускает взгляд в кофе, невзначай оглядывается. И официанты тут, понятно, нагловато-холуеватые… На галерейке второго этажа блондинка в вечернем тряпье поскуливает в микрофон.

…И это их общее, уверенно-пренебрежительное: все схвачено, и бабла до того самого, и люди давно подписаны (одну серию уже строчит Квирикадзе, причем долго набивался)… У них так у всех. Всегда. И такие они, мать их, все корифеи… деловары…

Кстати, о деловарах. В их теплой компании пополнение. Господин продюсер прибыли. Очередной. Всем продюсерам продюсер. Двадцати восьми лет, ровесница Ксении, девка с самопародийной овощной фамилией Репко. По первому впечатлению (джинсовая мини-юбка, красные высокие сапоги, бубсы вываливаются из маечки) уличная блядища, по второму (села, коленками взмахнула, зазывно обморгала господ офицеров) тоже… Однако Ксения знает, что овощ сей активно делает за международный бизнес, башлями ворочает немереными, имеет собственную фирму, резиденцию в Ницце (!), сам же, оборотистый до умопомрачения, живет в самолете…

Господи, что за паноптикум… Пандемониум. Ксения еще раз втихаря оглядывает переполненное, галдящее, дымящее, нагло ржущее пространство. Точно ведь — локус инфернус…

Тут вдруг наверху, у подвывающей блондинки, что-то происходит с аппаратурой, глючит какой-то усилок — происходит мощный и неожиданный акустический удар… Ксения, получив без предупреждения по барабанным перепонкам, ничего еще, разумеется, не поняв, рефлекторно втягивает голову в плечи; в голове мелькает: взрыв? теракт?.. И она даже успевает испытать острое злорадство при уже не вполне, к сожалению, серьезной мысли, что окружающих сейчас разнесет в кровавую вермишель…

А ведь если бы… — то и меня бы… С ними… Здесь… Что ж, вышло бы символично. До навязчивости.

В духе плохого сценария.

Покончив, наконец, с «деловой» частью, она перезванивает Андрюшке — тот уже прореза́лся во время полуторачасового без малого (во силен бродяга!) моноспектакля Дуплевича, но Ксении пришлось сбросить звонок… Нет, я уже, кажется, всё. (Неужели всё? Поверить не могу… Вспоминай! Да нет, вроде действительно всё.) Давай. Ты где? Я? Там-то. Можно в «Синдбаде» — да, как раз недалеко. Ну подгребай, я буду в течение получаса.

В «Синдбад» Ксения еще с Игорем ходила более-менее регулярно: кормят вкусно, и в самом центре. Под вечер, правда, напряженка с местами… Нет, один столик таки имеется свободный. Ксения садится (оседает умученно), вдыхая кальянный сибаритский аромат, — и максимум через пять минут объявляется Андрюшка. Словно в насмешку над ней — свеже-глянцевитый, безупречный и боеготовый, как только что распакованная дорогая бытовая техника. По своему обыкновению. И по обыкновению всем видом словно насмехается над ближними. Необидно, незло и даже с симпатией. Хотя и не без превосходства.

Клюнул в щеку, заглянул в глаза, за руку тронул: «Ну ты как? Устала?..» — участливо, но мимолетом, и сразу меню поддел, ртутно-живой, ртутно-блескучий и ртутно же увертливый. Впрочем, ртуть металл тяжелый, а чем Андрюшенька наш Ксению попеременно то восхищает, то раздражает — эдакой эльфийской своей легкостью. Ну, или легковесностью. «Непа́рочностью».

В этой породе — к которой, она знает, ее явственно тянет — Ксении тоже видится что-то специфически московское. Все-таки в очень сытом и самодостаточном биоценозе надо сформироваться, чтобы уверенность в себе столь плавно переходила в уверенность в окружающем: в том, что оно справедливо, закономерно и незыблемо. Причем в них, в этих «богемных и буржуазных» обаятельных оптимистах, начисто ведь отсутствует какое-либо натужное самоутверждение. Они совершенно искренне милы и доброжелательны — и совершенно искренне не привыкли иметь дело с проблемами. Невезение для них всегда — досадная случайность, а отнюдь не одно из условий игры.

А разве неправильно? — Только не для этой страны. — Значит, живя в ней, в стране этой, лучше уподобляться мрачному гоблинью: просто потому, что таково большинство ее населения? — Нет. Но нельзя жить так, словно творящаяся в ней, в ТВОЕЙ стране, жуть тебя никоим боком не касается. — Но их… ВАС! ВАС! она действительно не касается! — Вот в том-то и засада…

Интересно, что я на них «ведусь». По принципу притяжения противоположностей? Уж меня-то, пожалуй, никто легким человеком не назовет. Тем более — жизнерадостным. Впрочем, я ведь и не москвичка. Генетически, по крайней мере…

Игорь ведь тоже — из них. При всей своей готовности скроить плаксивую рожицу — водоотталкивающий слой на нем как на «экстремальной» одежке… Тот же ясный комсомольский взор в сочетании с блудливой улыбочкой… Ладно. Только не о нем сейчас. Только не сегодня…

Ага, ну вот и знакомые… Конечно. У них всюду знакомые. На каждом углу и в каждом кабаке. Ксения в данный момент прекрасно бы обошлась без большой компании — и Андрюшка, понимая это, успевает извиниться глазами: я, дескать, не виноват, но раз уж встретились…

Не просто знакомый — Ксенин землячок. Мало того — полуколлега. Питерский кинокритик, некто Илья Ломия, он же Лом. Черняво-залысый коротыш при бородке; щедрая и довольно, в общем, приятная улыбка — демонстрирующая почему-то отсутствие одного клыка. И девица его — молодая, лупоглазая и совершенно, кажется, безмозглая.

Разумеется, Ксению представляют как Ксению Петербуржскую. Разумеется, сначала шутят на тему взаимоотношений двух столиц. «Петербуржская» в очередной раз воспроизводит байку тридцати-эдак-летней выдержки (она забыла, от кого слышала ее сама), из репертуара покойного коллекционера Леонида Талочкина. О том, как шел он по летней застойной Москве и встретил тяжелопохмельного художника Владимира Немухина. В шлепанцах и с бидоном. В поисках пива (каковое тоже, как это дико теперь ни звучит, было тогда дефицитом). «Пиво в „Эрмитаже“ есть», — напутствует его Талочкин, подразумевая, конечно же, «Эрмитаж» в Каретном ряду. А спустя пару дней слышит от питерского знакомого, что надысь на Дворцовой площади был замечен Немухин в тапочках, интересовавшийся насчет опохмела…

Дальше — хуже. Начинается разговор о кино. Ксении на ум приходит другая неновая хохма: про гинеколога («За что вы девочку убили?..»). Илья осведомляется, не посещает ли Ксения сайт «Синефобия.ру». Не посещает. А что это за сайт? Илья рассказывает о русском киноманском ресурсе, где на форуме эрудиты и энтузиасты занимаются странным делом: выстраивают некую тайную историю кино. Конспирология, что ли, опять? Ну, скажем так, пародийная.

Андрюшка, дохлебывая чечевичный супчик, поглядывает с заинтересованным непониманием.

— А почему — «фобия»? — спрашивает Ксения.

— В смысле — поосторожнее с ним… С кино, — Илья хмыкает, прикладываясь к кружке нефильтрованной «Балтики». — Оно ведь — шутка, как известно, мистическая. Причем не по-доброму мистическая…

— Серьезно? — Андрюшка азартно стягивает мясо с подобугленного деревянного шампурчика.

— Почти. Вот Ксения подтвердит. Слишком буквально иногда снятое на пленку повторяется в реальной жизни… Или, скажем так, отыгрывается.