Продавщица бегала, как заведенная, от одного прилавка к другому.

— Есть. Говядины?

— Да, и свинины. По кило той и этой. Фарш?

Она кивнула.

— Пачку фарша. Курица?

— Есть.

— Грудку!

— Хорошо.

— Так, фрукты. Бананов пять, нет десять, яблоки два килограмма, апельсины тоже два. Блин. Что же еще купить?

— Может быть, сладкого чего-нибудь купите?

— Да, точно! Дайте все-таки торт, шоколадный. — Успокоившись, сказала я. — Как вы думаете, этого хватит? — Спросила я продавщицу, но вопрос был скорее адресован самой себе.

Она посмотрела на упакованные пакеты и кивнула однозначно, даже не зная, для какого мероприятия я закупилась:

— Хватит.

Пакеты с едой мне помог вынести охранник, мы погрузили это все ко мне в машину, и я подъехала к тетиному подъезду. Однако сегодня я направлялась не к ней. Я купила это все для того самого дедушки. Мне было так радостно, так весело, что я смогла сделать что-то хорошее. Я взлетела на его этаж, не почувствовав и тяжести груза, и позвонила в дверь, держа в памяти номер его квартиры.

Дверь открыл он. У него были черно-седые волосы, которые были кудряво не прибраны, и белые богатые усы над верхней губой, а по обеим сторонам рта были две морщины, которые шли от носа по щекам. Глаза, такие же добрые и серые, как всегда, посмотрели на меня, и он сказал:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. — Ответила я, хотя должна была поздороваться первой. — Я из социальной помощи пенсионерам и инвалидам. — Пришло на ум быстрее всего.

Он ни обрадовался, ни огорчился. Открыл дверь шире и показал мне, чтобы я вошла. Я вошла, и он включил свет в коридоре, который мне показался маленьким и серым. На полу лежал пошарканный линолеум, вместо люстры на потолке висела одна лампа, и солнце зашло за тучу, так что в комнате потемнело. Я поставила пакеты на трюмо.

— Здесь мясные, молочные продукты, торт и фрукты.

Он приоткрыл один из них:

— Ой, доченька. — Сказал он тихо-тихо. — Я же не расплачусь никогда, мне на хлеб иногда не хватает.

"Дочь"? Он назвал меня дочерью? Мне было как-то очень тепло слышать это от него, словно отец позвал меня.

— Я знаю, поэтому я здесь. Это все бесплатно, берите.

— Откуда ты, говоришь?

— Из социальной помощи пенсионерам и инвалидам.

— Я же, доченька, никуда не обращался. — Он сказал, наклоняясь ко мне и пытаясь разглядеть мои глаза.

— Мы теперь сами находим пенсионеров, нуждающихся в помощи.

— Это хорошо, иногда старики дома сидят, выйти не могут. — Он говорил, поворачиваясь и направляясь в кухню. — Тяжелые пакеты, что там, кирпичи? — Произнес он и засмеялся, посвистывая.

Я тоже улыбнулась.

— Можно я вам помогу?

— Можно.

Мне так не хотелось уходить, так хотелось найти повод, чтобы задержаться.

Я скинула ботинки и схватила пакеты. На кухне мы их быстренько расфасовали по холодильнику. И он оставил на столе торт. Тот самый, который должна была сожрать моя толстая тетя.

— У меня и торт есть не с кем. — Он снова улыбнулся той самой улыбкой, доброй и теплой. — Вам можно у пенсионеров чай пить?

— Можно. — Я улыбнулась в ответ.

И он стал шаркать по кухне, доставая стаканы и заваривая чай. А я смотрела на него, и мне было необычайно радостно. Хотелось верить в то, что я принесла ему хоть немного счастья. Он медленно суетился с тортом, потом разрезал его и налил в чашки горячего чаю. Мы принялись есть торт, и пока ели, он спрашивал меня о моей работе, о том, из какого бюджета мы берем деньги, спрашивал и обо мне, почему я там работаю. Мне приходилось врать. Но мне казалось, это была ложь во спасение.

Я осмотрела его обиталище. Оно было маленьким, и было видно, что в нем давно не делали качественный ремонт. Конечно, я знала, старикам ведь сложно иногда нагнуться, не то чтобы стоять на коленках и красить полы. Кран на кухне задавал ритм нашему разговору и потягиванию чая, когда капля за каплей из него бежала вода. Раковина потемнела. Холодильник, я обратила внимание, работал очень громко и плохо закрывался. Дедушка приставлял к нему табуретку, чтобы тот не разморозился. Но, несмотря на это, было видно, что хозяин дома из последних сил старается убирать его и мыть, насколько это возможно. Пыли я не видела нигде. А раковина потемнела оттого, что у него не было дорогого порошка для чистки.

Из разговора я выведала незаметно, что его зовут Григорием и попросилась называть его дедом Гришей. Он согласился. Потом я помогла ему вымыть посуду и вынула заметки на телефоне, спросив:

— Продиктуйте мне, что вам нужно купить.

Он, то ли улыбаясь, то ли серьезно (как ему было свойственно) сказал:

— Мне, доча, не надо ничего, я жив пока, и ладно. Ты там помоги другим,

которые не ходят, встать не могут.

— Помогу, деда Гриша, помогу. Но и вы скажите. Может вам лекарств каких?

— Лекарств? — Он задумался, глядя в окно. — Мне бы для сердца чего, больно неспокойно иногда, будто вырваться хочет. — И он покачал головой, взявшись за сердце.

— Хорошо.

— А когда ты приедешь?

— На следующей неделе.

И я ушла.

Неделя до конца апреля. Я шла по ночному городу, возвращалась к маме Витали. Улица, людная обычно, сегодня была пуста. Мне показалось это даже сверхъестественным, поскольку ни пятница, ни тринадцатое не были и в помине. Только кое-где суетились одинокие пешеходы. Я догнала одного из них и, стараясь не напугать, спросила, который час. Человек даже не обернулся. Тогда я положила руку ему на плечо, но она не почувствовала плоти. Прошла сквозь тело, а человек растворился. Я ахнула. Некоторые из проходивших мимо обернулись на меня, и я в растерянности крикнула:

— Вы видели его, видели, как он растворился?

Но они отсутствующе посмотрели на меня, и пошли дальше.

Тогда я закричала им вслед:

— Скажите, что не только я вижу его! Скажите!

Но прохожие шли, как шли. Остервенев, я догнала одного из них и попыталась задержать, но он тоже растворился с диким смехом! Я не ожидала. Я даже застыла на секунду. Догнала еще одного, но тот тоже рассмеялся мне в лицо и исчез. Один за другим они окружили меня и стали растворяться от моих прикосновений, едва я задевала их. В моих ушах слышался хохот.

— Вам не свести меня с ума! Вы слышите!

Они вдруг все исчезли, и я осталась одна.

— Вы сами сойдете с ума прежде!

В тот вечер я опустошила пол бутылки водки. Я нашла ее случайно, в буфете, когда ночью пошла на кухню. Я уснула легко и просто, не слыша