есть адвокаты не хуже, а то и покруче, учитывая наличие нехилого бизнеса, ему должно быть и не такое по карману, вероятно — вообще сущая мелочь в океане его текущих ежедневных доходов. Но почему-то в первую секунду я воспринимаю мужские слова совсем иначе. Слишком уж крепко и внушительно сжимаются мужские кулаки, а черты лица задевает пугающе нехорошая тень.

— Хорошо, — кивает директор школы.

Собеседник тоже кивает. Но его кулаки никак не разжимаются. А меня опять клинит. На этот раз потому, что вижу кое-что ещё — то, чего не замечаю прежде. Рукава рубашки не застёгнуты наглухо, как тот же ворот. Манжеты раскрыты и завёрнуты выше положенного, а от линии запястий тянутся чёрные узоры, определённо составляющие какой-то единый рисунок, который теряется где-то там, под недрами самой рубашки. Не  удаётся рассмотреть и понять толком из-за малого обзора, а моё воображение всегда работало хорошо. Решает поработает ещё. Прямо сейчас. Настолько хорошо, что почти совсем забываю, что тут вроде как не одна, и бездумно рассматривать незнакомого мужчину, да ещё и при свидетеле, которые, если уж на то пошло, вовсе не обращают на меня в последующие минуты никакого внимания, продолжая между собой свой диалог…

Да что же это такое сегодня со мной?

Сплошные недоразумения.

Пора с этим завязывать!

Тем более, и повод есть.

Достойный!

— Я опаздываю… кое-куда, — говорю, как есть, прихватывая свой рюкзак, выражая всю свою готовность уйти отсюда.

Господин Кайя тут же спохватывается, взглянув на свои наручные часы. Время действительно позднее. Нас всех тут давно не должно быть. Уборщики, которые занимаются своей непосредственной деятельностью в подобных местах исключительно после того, как помещение полностью освободится, точно проклянут на семь раз за такую задержку.

— Да, мне тоже давно пора быть в другом месте, если честно, — виновато улыбается и поднимается на ноги господин Кайя, обходит свой стол и протягивает руку бывшему мужу моей матери. — Рад был с вами познакомиться. Надеюсь, это наша с вами не последняя встреча. Если я могу быть чем-то полезен в вашей ситуации, просто дайте знать. Договорились?

Тот ничего не говорит. Принимает жест и кивает вместо прощания. Не уходит. Дожидается, когда я направлюсь на выход первой. Идёт за мной следом. Почти шаг в шаг.

И это опять нервирует…

Кусаю губы. Размышляю о том, как же мне теперь самой с этим человеком распрощаться.

Также молча?

Тоже пожать ему руку?

Сказать “Спасибо”.

Или попросить прощения за беспокойство?

Да, так и сделаю!

Всё и сразу.

Мой план почти гениален. И прост.

А ещё — он разбивается вдребезги, стоит директору вновь открыть кабинет и выпустить нас, а нам самим выйти из здания и оказаться на улице. Перед крыльцом красуется белоснежный «Maserati», мимо которого пройти мне не удаётся. Нет, не потому что он охренительно дорогой и красивый, а я вдруг решаю полюбоваться. Я за все годы обучения здесь на местной парковке подобных суперкаров видела множество. Но ни у одного из них не открывалась дверь. Прямиком перед моим носом. Неумолимо и безвозвратно преграждая мне дальнейшую дорогу. Тогда, когда хозяин автомобиля — за моей спиной.

Как в ловушке оказываюсь…

И в ещё большей западне, вместе с тихим, но жёстким:

— Где твоя мать?

Вполне закономерный вопрос, если уж на то пошло. Ответ на него — тоже простой. Но мой язык будто к нёбу прилипает. Не поворачивается сразу вот так просто взять и сказать…

— Её нет.

Раз уж пройти прямо дальше не удаётся, разворачиваюсь на девяносто градусов левее и собираюсь проскользнуть между железом и мужчиной. Не тут-то было. Чужая конечность ложится на боковую сторону дверцы, оказываясь перед моей грудью, почти соприкасается, и я невольно вжимаюсь обратно. И даже тогда его дыхание — слишком горячее, опасно близко, а у меня от этого нарушающего мой покой ощущения предательские мурашки по коже моментально ползут, как если бы в самом деле прикоснулся.

— Что значит, её нет? И где же она тогда есть?

В голове разом десятки молоточков начинают стучать, подобно сигналу тревоги. Все мои прежние ощущения стираются в одночасье. Я просто-напросто засовываю их куда-подальше, ведь не до них совсем сейчас. А разум между тем подсовывает одну за другой хлеще вероятности того, зачем ему спустя столько лет могла бы понадобиться моя мать.

— А что? Соскучился? Давно не виделись? — выдаю всё подряд из того, что наполняет моё сознание. — Или, может, она и тебе что-то должна? Деньги? Взяла в долг и не отдала? Может, что-то украла у тебя? Испортила? Сломала? Зачем она тебе? Сказала же, нет её.

Грубо?

Возможно.

Но если вспомнить всех тех мужчин, которые искали Джемре Эмирхан, и приходили ко мне по этому поводу, то я, в общем-то перечисляю как раз все основные стандартные варианты.

Разве он — другой?

Чтоб варианты другими были…

Сомневаюсь.

Они все в большинстве своём одинаковые.

Вот и он…

Молчит. Опять. И смотрит. Снова — пристально, будто в душу самую пробраться собирается. Или же банально какую-то головоломку решить пытается, а она никак не поддаётся, и ответ непременно на мне написан, нужно только тщательнее поискать.

— Если это всё, то мне пора, — не выдерживаю первой затянувшейся тишины. — Я, правда, опаздываю, — смягчаю собственную резкость.

А то мало ли, психанёт.

Такие, как он — непременно с гонором.

— Извините, не хотела вам грубить, просто у меня был очень сложный день. Я очень устала, перенервничала, — подбираю первое более придуманное более или менее сносное оправдание, и даже добавляю в благодарности: — Спасибо вам за содействие. И за помощь. Спасибо за то, что приехали. Обещаю, я вас больше не побеспокою.

Я, честно, очень стараюсь!

И даже улыбку виновато-расскаянную цепляю, пока несу эту пустую чушь в качестве извинений и расплаты.

Только это не помогает. Вообще никак. Мужская рука ни на дюйм не сдвигается. И даже хуже.

— Садись в машину, — непонятно чему усмехается мужчина.

— В машину? — переспрашиваю.

А то вдруг я ослышалась?

— Зачем мне садиться к вам в машину?

Надеюсь, этот растерянный голос