Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От удивления Мадина перестала выть и всмотрелась в искажённое отчаянием лицо. Ребёнок, совсем маленький глупый ребёнок, хоть и гений – Генрих говорил, что у дочери в голове арифмометр, весы и вся химическая энциклопедия разом. «Она раскроется, Мадо, и равных не будет, вот увидишь. Она драгоценна», – повторял он, и Мадина знала, что это не отцовская гордость говорит в нём, маленькая чертовка не просто талантлива, она дерзновенна, и при этом расчётлива, как лисица. За всем этим Мадина умудрилась забыть, что Милли всего лишь ребёнок.
– Чёрт, ну не умею я с детьми. Слушай меня, змеёныш. Ты знаешь, кто был твой отец? Знаешь, что такое «ночной аптекарь»?
Милли пару раз слышала шепоток за спиной, но думала, что «её папаша – ночной аптекарь» – это про то окошко в задней двери, которое открывалось после заката, когда запирали лавку. У смерти нет нерабочих часов, люди болеют круглосуточно, лекарства могут понадобиться в любой момент, и потому тихий стук мог прозвучать и в полночь, и в час Быка, когда перед рассветом стоит самая глухая темнота. Встревоженные матери просили жаропонижающее для малышей, кто-то корчился от зубной боли, акушерки присылали бледных мужей за кровоостанавливающим для их рожениц, а кому-то требовалось залатать дырку, полученную в тёмном переулке. Умненькая Милли понимала, что не с каждой раной можно пойти в больницу и не про каждую драку сообщают в полицию, и потому спокойно приняла слова отца о том, что стук в заднюю дверь её не касается.
И вот теперь Мадина прямо и без лишних сантиментов сообщила ей, что ночной аптекарь ведает совсем другими вещами. И веществами. Что женщины приходили к нему не только за детской присыпкой, но и когда хотели одурманить и соблазнить мужчину или вытравить плод. Что мрачные типы страдали не от мигреней – их интересовали наркотики и яды.
– Так что, папа был… – изумлённая Милли никак не могла найти нужное слово, – преступник?
– Твой папа был гений, – твёрдо ответила Мадина, – он слышал музыку природы, творил искусство, сочетая вещества так, что они становились смертоносными или живительными. А вот люди пользовались результатами его труда, как считали нужным, в том числе и для преступлений. Это их выбор.
– Но яд же убивает, как можно употребить его с пользой?
– Яд позволяет человеку прервать свою жизнь, чтобы больше не чувствовать боли, от которой нельзя избавиться.
«Бывает такая боль», – согласилась Милли, теперь она это понимала.
– Точно как нет тёмной и светлой энергии, так и любое вещество содержит в себе зло и благо. Как и любой человек. Когда твой отец работал, я будто следила за руками Бога, создающего совершенство. Идеальная концентрированная любовь, идеальная иллюзия в тёмном флаконе, идеальная смерть.
За идеальную смерть его и убили. Он замыслил создать жидкость без вкуса, цвета и запаха, чьи следы нельзя отыскать в организме. Каплю в стакан воды, на перчатки, на сигарету, в крем или свечной воск – любого соприкосновения с нею достаточно, чтобы через неделю сердце остановилось. Этот заказ стал вызовом, Генрих работал над ним несколько лет и наконец получил результат – смерть в чистом виде. Заказчик регулярно осведомлялся о ходе работы, и узнав, что дело близится к завершению, пришёл в такой восторг, что разговорился. Они встречались в кабинете ресторана, и невзрачный, совсем нестрашный малорослый человек с трогательно розовеющими ушами, попивая вино, рассказал, что цель его единомышленников велика и прекрасна, а путь достижения символичен. Есть известное изящество в том, что для получения доступа к Источнику они отравят источник – городскую систему водоснабжения. На всех яда не хватит, да и незачем, достаточно того квартала в Джерабе, где селится чистая публика, чиновники и богатеи. Когда они начнут дохнуть в своих роскошных домах, власти обосрутся от страха и услышат, наконец, народ. Доступ к Источнику должен быть открыт для всех, кто способен черпать энергию! Пора положить конец монополии властей! Сила для тех, кому хватит духу ею управлять!
Он выкрикивал лозунги, стремительно пьянея, а Генрих медленно осознавал, что, кажется, заигрался в господа всемогущего, в этот раз не получится стоять выше добра и зла – гибель тысяч детей и взрослых будет на его совести. Генрих не был ни сумасшедшим учёным, способным взорвать мир из чистого любопытства, ни кабинетным идеалистом, далёким от всего земного. Его восхищала наука, и если находились люди, готовые оплачивать исследования и проводить полевые испытания, в вопросы морали он не погружался, оставляя их на совести заказчика. Лично ему нравилось заниматься ядами больше, чем лекарствами. Генрих не признался бы в этом даже себе, но с тех пор, как не смог сберечь свою нежную зеленоглазую жену, он разочаровался в жизни, ведь в исцеление можно вложить душу и всё-таки не спасти. Работа на смерть приносила более предсказуемые результаты, она была покладистой клиенткой. Но именно сейчас результат его не устроил.
Накануне дня рождения Милли он оповестил заказчика, что работа неожиданно затягивается. К тому моменту убежище в горах было подготовлено, все деньги переведены на несколько анонимных счетов, никак не связанных с семейством Грим. Он собирался законсервировать лабораторию, дождаться возвращения жены и дочери из Джераба, а потом отправиться на семейный пикник, чтобы навсегда исчезнуть. Их красный мобиль должен соскользнуть с обрыва и показательно взорваться в горах – энергетические кристаллы не выносят падения в пропасть.
И мобиль действительно взорвался, и стоило полюбоваться тем, как алая машина, кувыркаясь, летит в синее бездонное ущелье и вспыхивает золотым пламенем. Мадина всё сделала в соответствии с планом и спряталась в убежище вместе с Милли. Вот только без Генриха, заказчик не стал ждать условленной встречи и пришёл к нему сам. Он ни секунды не верил, что ночной аптекарь не справляется, и хотел получить заказ, пусть и не доведённый до совершенства.
– Но Генрих ему ничего не сказал, можешь не сомневаться, – закончила Мадина. – Так что,
