Я вздохнул.

— И что, совсем некуда податься? — спросил Петрович.

— Ну, сейчас тепло, вот я и подумал…

Бармен отмахнулся.

— Тепло, не тепло, нормальные люди спят в домах.

— Согласен, — сказал я. — Ну что, Петрович, единогласно?

Мой друг кивнул. Рыжий недоуменно посмотрел сначала на меня, потом на него.

— Итак, Огонёк, мы знаем где ты можешь переконтоваться. Сначала пару дней, потом уже от тебя зависит. Мы, в конце концов, только сегодня познакомились. Вдруг ты нам лапши на уши навешал? — видя, как рыжий открывает рот, я его перебил: — После того, как мы с Петровичем отслужили в армии, он вернулся в Москву и искал хату. Таковую нашел: сдавала её одна старая бабулька. У бабульки той никого не было, а как пришло её время умирать, она возьми да и перепиши хату на Петровича. Мы в свое время немало ей помогали с ремонтом, уборкой и всем соответствующим. Так что: хата есть. Три дня там посидишь, а дальше видно будет. У Петровича сегодня ночная, потусишь с ним в баре до утра. Как время наступит, поедете вместе, он там всё покажет. Согласен?

Рыжий покраснел. Сложив руки в замок, он смущённо смотрел то на меня, то на Петровича.

— Если честно, я и не знаю что сказать. Не ожидал такого поворота.

— Повороты всегда резкие, — спокойно заметил Петрович. — А если они и не резкие, то это не повороты вовсе.

— Спасибо. Я вам очень благодарен, серьезно.

— Ерунда, — я встал со стула. Рыжий тоже встал. — Людям нужно по возможности помогать другу. Там капелька добра, там, так и накопится море. Может быть. — Я протянул Сергею руку. Он её пожал. Рукопожатие у него оказалось крепким. — Ну, доброй ночи вам, сидите, кукуйте. А меня дома жена ждёт.

— Давай, Арыч, добро.

— Пока!

Я покинул «Рефлекс» и, вновь подняв выше ворот, зашагал дальше к метро. Снова подул холодный ветер, зелёная листва зашелестела, словно каждый листик перешептывался друг с другом. Тучи на небе немного рассеялись и между ними выглянула большая, белая луна. На Москву опустилась ночь.

Глава 2. Отряд

…еще через некоторое время, на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, Северные Государства, включающие в свой состав Финляндию, Швецию и Норвегию, объединились в Союз, потрясший все мировое сообщество — Северное Трио, объявив своими государственными режимами нацизм и прямую диктатуру. Затем, через несколько часов, в воздух поднялись первые ракеты, озарив небо сотнями ярких и страшных вспышек. Так начался кошмар, которого боялся каждый ветеран любых боевых действий — Третья мировая война.

Йен Стогмельд, профессор Нью-Йоркского Государственного Университета им. Э. Ж. Пейджа

Утро выдалось пасмурным. Не менее и не более пасмурным, чем любое предыдущее. Складывалось чувство, что небо с каждым днём становилось всё более тёмным и серым, а дождь, льющийся именно тогда, когда в нём меньше всего была нужда, лил все чаще. Иногда бывало впечатление, что ещё неделя, максимум две, и тьма окончательно воцарится над землёй. Холодный и пробивающий до дрожи ветер только подтверждал такие мысли.

Шли долго и осторожно. Не знаю, сколько преодолели километров: я их не считал. Голова была забита совершенно другим. Остановились уже только к ночи, когда небо снова затянула тьма. Сегодня, к счастью, обошлось без происшествий, что было большой редкостью.

— Вереск, Хорнет, разведите костёр, — отдал приказ Ветрогон, командир отряда. — Кино, Хорвуд, приготовьте что-нибудь поесть. Док, Пламя, Невский и Стартрек, после ужина на позиции. Ночь проведем в долине. На рассвете двинемся дальше.

— Долго ещё идти, Кэп?

— Нет. Завтра выйдем к морю. Послезавтра достигнем точки.

Ужинали, почти не разговаривая. Ели жареную рыбу и консервы с томатами. Хлеб и мясо закончились несколько дней назад. Спасали сухие, как печенье, лепешки.

Когда большая часть солдат легла спать, а остальные скрылись в сумраке деревьев за наблюдательными позициями, я остался сидеть у костра. Пламя бросало снопы искр вверх. Те, моментально взлетая, падали и мгновенно гасли, соприкасаясь с сырой землёй.

— Штиль, верно? — раздался позади низкий голос.

Я обернулся.

Передо мной стоял грозного вида здоровяк. Лицо было покрыто небольшой щетиной, под носом располагались большие каштановые усы, уже почти наполовину выбеленные сединой. Прическа была аккуратной и короткой. Почти наголо выбритые бока, небольшой вверх. Всё, что я о нём знал, что его фамилия как-то была связана с рекой. В одном отряде мы находились всего несколько дней.

— Да. Константин, — я встал и протянул руку.

— Кузьма Днепровский, — здоровяк крепко её пожал. — А по отчеству тебя как?

— Аристархович.

— Мощное имя у твоего отца.

— Было, — я сел обратно. — Умер несколько лет назад.

— Мне жаль.

— И мне. Но я уже свыкся: рано или поздно все умрём. Он прожил хорошую жизнь.

— И это главное, — здоровяк уселся рядом, чуть не касаясь длинными коленями костра. Свесив большие ладони над огнём, он добавил: — Я Петрович, кстати.

— Тоже ничего отчество. Вроде всем знакомое имя, но Петров уже нигде и не встретишь.

— Да, пожалуй.

Мы немного помолчали. Ветви и поленья тихо, но без перерыва потрескивали в гудящем пламени. Взяв палку, я немного поворошил ей в костре. Тот вспыхнул ярче, словно бы загудев с новой силой, бросив в небо очередной сноп искр.

— Как ты здесь очутился? — спросил Кузьма.

— Мобилизовали, как и остальных.

— Разве студентов мобилизуют? Просто по виду ты студент.

— Нет, не мобилизуют. Но я не студент. Пошел добровольцем.

Здоровяк внимательно посмотрел на меня большими, серыми глазами.

— Отчаянный, да?

Я пожал плечами.

— Дело не в этом. Мне хочется верить, что мы делаем хорошее дело. Ради этого не страшно умереть.

Кузьма задумчиво хмыкнул.

— У тебя нет никого, да?

— Да.

— Ясно. У меня тоже.

Мы снова недолго помолчали.

— А ты как очутился здесь?

— Ну, — громила чуть отстранился от костра и почесал щетину. — Тут всё обычно: пришла повестка. Делать было нечего, пошёл. Думаю, может, хорошее делаем дело. Ради которого не страшно было бы умереть.

Я усмехнулся.

— Ну, будем надеяться, это так. А ещё будем надеяться, что всё это скорее закончится и мы вернёмся домой.

Кузьма Петрович почесал в затылке. Я внимательно посмотрел на него.

— Не видишь смысла?

— Да.

— Ясно.

Неожиданно я понял, что мне нравится общаться с этим человеком, даже несмотря на то, что он был в два раза старше. Нам не нужно было толкать большие речи и что-то разъяснять: всё и так было понятно. Такое редко встречается. Я не стал спрашивать его о том, как так вышло, что в свои сорок с чем-то он не видит большого