— Пусть говорят, мне не жалко. Язык без костей.

В Лехе жила с рождения самая главная и непоправимая беда — лень. Он был настолько меланхоличен и медлителен, что мог делать любую работу днями, неделями. Мог проспать двадцать пять часов в сутки, просыпаясь только для того, чтобы поесть. А кушать Леха любил. Очень любил! Во время своего бодрствования он постоянно что-нибудь жевал и прекращал чавканье только для того, чтобы поспать или покурить. Вполне понятно, что свою работу он делал абы как. Никто не соглашался работать с ним не только в паре, но и в бригаде. Итог Лехиной лени был плачевен. Его отправили в бригаду девчат за черемшой. Парень три дня ревел маралом и смягчился лишь тогда, когда ему разрешили ехать на коне.

— Идти пешком! На Пыхтун?! Тридцать километров? Никогда! Не пойду! — распалялся он. — На коне? Тогда можно...

Но во время сборов, рано утром, перед самым выходом в тайгу опять вышла небольшая загвоздка — Лехе предстояло ехать на норовистой и капризной кобыле Липе. Ему казалось, что данный объект передвижения невзлюбил его с того момента, как только он вошел на конюшню.

Липа брыкалась, поворачивалась боком, задом, нервно крутила хвостом, косила глазами, скалила почерневшие зубы в явном намерении укусить Леху за ухо. Но это еще не все. Старший конюх дядька Митяй наотрез отказался выдать Алексею седло, мотивируя сей факт отсутствием материальных средств. По незнанию парень не придал этому обстоятельству никакого значения: какая разница, на чем ехать, в седле или на потнике? Лишь бы не пешком! Однако после первого километра пройденного пути Леха заметил, что извивающийся хребет кобылы необычайно больно режет и бьет из-под суконного потника, а свисающие ноги, не имея никакой опоры, наливаются свинцовой тяжестью.

Но Алексей героически терпел это неудобство, разумно размышляя, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. И пусть едет на кобыле всего лишь второй раз в жизни, пусть на ней нет седла, но он все равно поедет. Надо только взобраться на Липу под неотрывными взорами девчат, жаждущих продолжения концерта. Они язвили:

— Садиться на коня надо с правой стороны! Прыгай сзади! Хвост подними...

Но Леха не обращал на реплики девчат никакого внимания. Его косой взгляд был прикован к Андрею, который заученным рывком вскочил на Марата. Правая рука привычно поправила ремень плотно прилегающей к спине «тулки», а левая дернула сыромятную уздечку.

Повторить движения друга Лехе мешает несколько лишний вес. Да и зацепиться не за что — нет седла. Но это его не останавливает. Он не должен ударить в грязь лицом перед девчатами. Леха, присев как можно ниже, почти до самой земли, что есть сил оттолкнулся ногами.

Результат превзошел все ожидания!

Может быть, кобыла была слишком низка или Леха оттолкнулся слишком сильно, но свой полет парень запомнит надолго. Бесполезно стараясь зацепиться руками и ногами за воздух, издав невообразимый «хрюк», Леха вновь взрыхлил жижу под шарахнувшейся кобылой.

От восторженного визга девчат заплясали лошади. Сконфуженный Леха с убитым видом поднялся на ноги и, стараясь вытереться рукавом, размазал по лицу грязь. Но все же, не отступаясь от задуманного, парень опять схватил Липу за уздечку и покорил трудную высоту.

Покрутившись натертым местом, Леха обиженно фыркал на девчат и, ткнув кобылу пятками под бока, поехал за удаляющимся Андреем.

Следом, все еще смеясь, строились девчата и, растянувшись цепочкой, будто цыплята за курицей, пошли за торопливо идущими лошадями.

Не спешила только Татьяна. Она медлила, задерживала незначительными разговорами Машу и, поднявшись с земли в последнюю очередь, неторопливо замкнула шествие. Она знала, что через некоторое время Андрей остановится и остановит всех. Этим она еще раз хотела привлечь его внимание. Девушка знала, что он будет ждать, и от этой мысли ей было приятно. Татьяна рассчитала, что за постоянным вниманием начнется ухаживание, возникнут чувства...

На притихшие Саянские хребты неслышными, рысьими шагами наступала теплая ночь. Сгущающиеся сумерки плотно окутали тайгу. Быстро бегущие облака из глубины мрака несли сырость и прохладу. Влажный воздух, поднимающийся из-под перевала, предвещал дождь. Вот уже первые редкие капли с едва слышным туканьем забились о холодную, недавно освободившуюся от зимнего покрывала землю. С потоками воздуха наплывали дурманящие голову запахи талого снега, молодой, еще не окрепшей, но сочной травы-дурнины, упрямых дудок господствующей пучки, побегов маральего корня, рубцеватых листочков редкой березы и ползучей ольхи. В этот букет врезался терпкий привкус смолы кедров и пихт, удлиняющих свои лапы-ветки робкими светло-зелеными хвоинками из лопнувших от ласкового прикосновения теплого воздуха почек. Иногда доносился нежный девственный аромат таежных жарков, оранжевым платком накинутых на солнцепечные поляны.

С горы слышится рвущийся шум прыгающего по острым камням ручья. Его несмолкаемый разговор ласкает слух, успокаивает и зовет к размышлениям. Изредка вскрикнет дрозд, пикнет юркая мухоловка, тинькнет проворная синичка, чирикнет вездесущии поползень, с глухим трепетом порхнет с гнезда смененный подругой рябчик, бесшумной тенью мелькнет силуэт вылетевшей на ночную охоту совы. Где-то в черном небе невидимо поет свою запоздалую токовую песню быстрокрылый бекас. Он единственный, кто, противоборствуя законам прошедшей любви, вызывает из насиженного гнезда терпеливую подругу, что своей нежностью и теплотой согревает закованных в скорлупу яиц птенцов. То тут, то там раздается говорливая речь его вибрирующего хвоста, звонкое звяканье да резкий свист крыльев при наборе высоты. Однако напрасны и бесполезны старания раздухарившегося жениха. Никто не отвечает на его настойчивые призывы, никто не зовет его разделить ушедшую любовь. Но бекас неутомим. Он полон сил. Ему кажется, что вот-вот, на следующем круге, что-то должно произойти. И от этого самообмана наполняются силой крылья, чаще бьется сердце птицы и зовет, зовет его к небесам...

На поляне перед избушкой горел большой костер. Жаркие языки метрового пламени жалили наступающие сумерки, дарили тепло окружающим людям и своим танцем очаровывали, завораживали отдыхающие души.

Маша сидела в отдалении от огня и украдкой наблюдала за сидящим напротив Андреем. Она молчала и на вопросы подруг отвечала не сразу и невпопад.

— Ты о чем думаешь? — спросила девушку Татьяна.

— Да так... Ни о чем. Просто комары заедают, — быстро нашлась Маша.

— Садись поближе к костру — будет обносить дымом, — посоветовала Таня и, плавно повернув голову, вновь стреляла глазами в Андрея.

Андрей допивал вторую кружку густо настоянного смородинового чая. Капельки пота выступали на его лице. Андрей дотрагивался до лица рукавом куртки. Он подолгу задерживал взгляд прищуренных глаз на милом лице Маши. А когда их взгляды встречались, утолки губ нервно подрагивали, превращаясь в многозначительную улыбку. От этих взглядов у Маши замирало сердце, душу волновало необъяснимое томление, а руки мелко дрожали. Она не могла долго выдержать на себе этот взгляд, старалась смотреть на костер, на подруг, на темноту и еще куда угодно, но только не на Андрея.