посохом в одной руке и странным крестом, кверху переходящим в петлю, в другой. Волосы ее украшало большое синее перо. Дмитрий с интересом погрузился в чтение.

За окнами окончательно стемнело, и он, наконец, отложил книгу и отправился закрывать ставни, чтобы шторм ночью не застал его врасплох. Вода все поднималась, хотя прилив давно закончился, и в воздухе начал ощущаться запах льда и морского песка. Небо было абсолютно чистым, в нем играли розовые переливы отступающего перед тьмой заката, но смотритель все равно поплотнее захлопнул все ставни и вернулся к себе в чуланчик. На часах было всего только семь вечера. Он прилег на знававший лучшие годы сундук, который с самого начала предпочел топчану, когда старик милостиво позволил ему выбирать место для ночлега. Когда-то в юности во время гастролей он спал на чем придется, и даже последовавшие за голодными годами годы сытости, наполненные роскошными кроватями и дорогой выпивкой, не сумели приучить Дмитрия к новой роли рок-идола. На сцене он повелевал десятками тысяч перевозбужденных фанатов, готовых разорвать его на сувениры, а, возвращаясь домой, он надевал затасканную футболку и растянутые треники, доставал из холодильника бутылку дешевого пива и включал Deep Purple — музыку, которая за все эти годы смогла надоесть одной Полине, да и то она только молчала и улыбалась. У нее хватало забот с детьми.

За стенами началось легкое завывание ветра, и Дмитрий удовлетворенно улыбнулся: наконец-то, дождался. Этот вой отдаленно напоминал рев толпы, встречающей их в аэропорту или поджидающей возле гостиницы: не столь внушительной, как на стадионе, но доставлявшей все же определенное беспокойство.

Степан давно смирился с тем, что от лица группы всегда выступал Дмитрий, хотя в первые годы их сотрудничества за лидерство на сцене пришлось побороться. Басист и основной автор, приведший в группу уже третьего по счету вокалиста, не желал уступать ему свои позиции фронтмена, пусть это и противоречило здравому смыслу: кому, как не вокалисту, выходить на диалог с публикой? Предыдущие солисты не возражали и мельтешили где-то в задней или боковой части сцены, пока Степан тряс своими потными черными патлами, выводя бешеный ритм на басу. И только Дмитрию удалось переломить ситуацию, правда, на это ушел не один год беспрестанной борьбы. Он отпихивал Степу назад микрофонной стойкой, он танцевал безумные танцы, он пел так, что публика не сводила с него завороженного взгляда, забыв об аккордах басиста. И он победил. Степа занял место в дальнем углу сцены, а «Гаррота» взошла на мировой олимп. И с тех пор этот рев преследовал их повсюду. Рев, столь сильно теперь напоминавший завывание волн перед штормом.

Дмитрий сплел руки на груди и прикрыл глаза. Шторм вызревал, набухал чудовищным бутоном, готовым раскрыться мрачным цветком, рвавшимся сквозь толщу океана прямо из породившей его преисподней. Тяжелые волны застывали в воздухе инфернальными лепестками, хищно оплетающими маяк со всех сторон. Маяк, казавшийся теперь крошечным выступом, едва заметным шипом в непролазном морском бурьяне.

Дмитрий медленно поднялся: виски снова сдавило железным обручем. Рев нарастал: море звало его к себе. Звало выйти на сцену и дать еще один — последний — концерт. Возможно, даже лучший в его жизни. Он достал из шкафа спасательный круг и с трудом протиснулся в него, предварительно облачившись в старый дождевик смотрителя. «Я всего только на пару минут, — уговаривал он сам себя. — Просто посмотрю, что там творится».

В первые секунды он хотел юркнуть назад и захлопнуть дверь, приперев ее шкафом: шторм созрел и готовился прорваться ядовитыми подземными соками. Одна из медленно и пока еще лениво катившихся волн обрушилась прямо на площадку, окатив Дмитрия с ног до головы, и он ощутил, как на какую-то долю секунды его сердце остановилось от ужаса. Небо, еще пару часов назад радовавшее золотистыми бликами заката, вновь слилось по цвету с морем, образовав сплошной цвет свежевзорванной скалистой породы, осколки которой засыпали все вокруг сплошной темной пеленой. Стоял чудовищный гул, которому фанаты «Гарроты» могли только позавидовать: такого они не издавали даже на пике популярности группы, когда зал перекрикивал и тяжелые гитары, и практически оперный вокал Дмитрия. Снова наползли тучи, и вдруг небо на долю секунды вспыхнуло, высветив маяк и бьющиеся о его подножье волны, словно пытавшиеся ворваться внутрь и уничтожить его. Тончайшая белая нить прорезала черное полотно шторма, и через несколько мгновений, раздался грохот — то шторм прорвал скорлупу своего инфернального яйца, где он вызревал в течение нескольких дней, и заполнил собой все сущее.

Дмитрий пошире расставил ноги и вцепился заледеневшими пальцами в перила на площадке.

— Так-то вы встречаете своего кумира?! — завопил вдруг он, едва понимая, что делает. — Я не слышу вас!

— Ты не слышишь меня?! — заревел шторм и вновь окатил его волной то ли безграничного презрения, то ли бездонной любви.

Дмитрий отряхнулся, понимая полную бессмысленность этого занятия в самом эпицентре шторма, и выбросил правую руку вверх, сложив пальцы в своем фирменном жесте козы — отличном от традиционного с выставленными указательным и мизинцем. Это был вулканский салют, позаимствованный им из сериала «Звездный путь» и используемый на каждом концерте. Очень сложный для исполнения, он так и не был освоен фанатами, продолжавшими кидать традиционную козу, а натренированные фехтованием пальцы Дмитрия автоматически складывались в этот жест.

— Я не вижу ваших рук! — заорал он, и в то же мгновение черные лохмотья волн закружились у площадки, вздымая вверх бесчисленные зловонные пальцы.

Казалось, вся преисподняя выползла поприветствовать своего бога. Гул нарастал, и Дмитрий удовлетворенно хмыкнул:

— Вот сейчас я узнаю наше братство «Гарроты»! — и шторм снова и снова приветствовал его несмолкаемым завыванием. — Правда, сегодня я выступаю один: мои товарищи решили уйти на покой и завязать с музыкальной карьерой. Но в моей крови будет вечно кипеть музыка дьявольского шторма! И я попрошу вас взять на себя роль моих музыкантов! Коля! — и с небес снова послышались зловещие и ритмичные раскаты грома-барабанщика. — Степа! — грозные басы волн, поднявших со дна залежавшийся песок, зарычали в ответ на призыв своего вокалиста. — Ну и гитары-дуэлянты! Деня! Андрюха! Яшка! — скитавшийся в тучах, зарывавшийся в пену бесприютный ветер закрутился вихрем, запел гитарной струной, и звук ее превосходил по громкости любой концерт «Гарроты». — Да, мы снова единое целое! — вскричал Дмитрий.

И, словно вторя ему, словно стремясь и вправду слиться с ним в едином потоке тяжелого штормового металла, море ринулось к маячнику, оплело его дьявольскими сетями. Пальцы безуспешно цеплялись за перила — сил уже не оставалось, и Дмитрий вздохнул и покорился стихии,