– В ту сторону, до самого конца улицы Мулакштрассе, мимо площади Шендельплац, через переулок и далее следуйте зловонию. Да-да. Там живет ужасный сброд. Такой приличной сестре, как вы, следует быть осмотрительной.

Хульда усмехнулась: сестринская форма и платок порой сбивали с толку. Помахав в знак прощания рукой, Хульда подхватила свою акушерскую сумку, сказав:

– Благослови вас Бог.

И прикусила губу, чтобы не засмеяться.

А потом поспешила в указанном направлении. Мулакштрассе, пережиток старого Берлина, выглядела как театральные декорации. У Биржи, где акушерка сошла с поезда, город сверкал стеклами витрин современных универмагов, радовал обилием роскошных ресторанов и модной архитектурой. Там располагался новый центр Берлина. А чуть поодаль в нескольких метрах возникало чувство, что бродишь по штетлу прошлого века. Кособокие дома стояли близко к обочине дороги, тротуар здесь отсутствовал, так что Хульде пришлось шагать по проезжей части. Навстречу ей проехала ослиная повозка, беззубый кучер размахивал плетью. Горстка оборванных детей сидела на бордюре, играя в бабки маленькими шариками, слепленными из грязи.

И все-таки кое в чем добрый друг Берт оказался прав: из подвальных окон домов доносились соблазнительные ароматы незнакомых приправ, сладкого свежеиспеченного хлеба, терпкого табака. В витринах лавчонок можно было обнаружить самые разные и весьма неожиданные товары. Блестящие безделушки приглашали рассмотреть их вблизи, зайти сквозь низкий проем внутрь маленькой лавки и торговаться, сколько пожелаешь, за трубку из сепиолита, за золотой портсигар или пачку шафрана. Хульда внезапно вспомнила, что Берт покупает в этом районе свои любимые пластинки. Где был тот магазин, который он один раз даже назвал знаменитым, «Студия пластинок Левин»? Она его нигде не видела.

Хульда прошла мимо длинного дома, нелепо втиснутого между своими большими братьями и робко льнущего к их тени. Окна были завешены гардинами, стекла, очевидно много лет обходившиеся без мытья, подслеповато пялились на узкую улицу. Вывеска над дверью гласила: «Ресторан Содтке». В названии «ресторан» Хульде показалась какая-то насмешка. Она сразу поняла, что вечерами здесь не только ели, потому что глядевшая из верхнего окна худая женщина с ярко накрашенными губами и в одной прозрачной сорочке показывала Хульде язык. Энергичным движением задернув потускневшую ажурную занавеску, она исчезла.

Хульда огляделась. Она казалась себе настоящей мещанкой из богатого квартала западной части города и до сей поры считала окрестности Винтерфельдской площади захватывающим развлечением, а свои похождения в ночные заведения рядом с улицей Бюловштрассе неприличными. Но этот квартал, думала она по дороге, действтельно совершенно иного сорта. Берт был прав.

Как и предсказывал мужик в меховой шапке, запах усиливался, однако Хульда не назвала бы его вонью, скорее испарениями, отдающими незнакомыми блюдами, кучей народу в тесных квартирах, горящим углем и старыми постройками.

Вдоль улицы тек ручеек, мутный и зловонный, и запах стал резче.

Мулакштрассе вела к маленькой треугольной площади, на которой кипела бурная жизнь. Со всех сторон по грязным улицам громыхали повозки, матери бранили на берлинском диалекте своих детей, мужчины спорили, угрожающе потрясая кулаками, торговцы крикливо расхваливали свои товары, куры с кудахтаньем бегали по площади.

У Хульды снова возникло чувство, что она временный гость на далекой звезде. До ее слуха долетала певучая, рыкающая, блеющая смесь разных языков. Отовсюду слышался немецкий, в основном берлинский диалект, обрывки польского, русского и напевного восточного идиша, который она знала еще от давно умершей бабушки. Бабушка Шошана, мать ее отца, которую она в детстве нечасто видела, всегда пахла дымом. Но тут, в толчее Шойненфиртель круглое растерянное лицо старушки так четко возникло перед глазами Хульды, словно найденная на задворках памяти фотография, которую она сейчас с удивлением рассматривала.

С легким недовольством Хульда тряхнула головой, стараясь прогнать призрачное видение. Отчего она стояла тут в задумчивости, словно увязнув в сточных водах, омывающих ее ноги, в то время как ее ожидали? Хульда ценила пунктуальность. Надежность в мелочах давала будущим матерям ощущение заботы и защищенности. Таким образом они могли расслабиться, в мрачные болезненные часы родов вверить свою жизнь и жизнь ребенка рукам практически незнакомой женщины.

Поэтому Хульда стукнула сапогами друг о дружку, стараясь сбить жидкую грязь, пересекла площадь, со своей тяжелой сумкой пробираясь через толпу, и оказалась в переулке, не имевшем даже указателя с названием. Пройдя по нему, она увидела дома следующей, более широкой улицы, которая шла перпендикулярно этому переулку. Взглянув на указатель с названием, Хульда облегченно вздохнула: это была улица Гренадеров. Теперь оставалось только разыскать номер дома.

Это было нелегко. Люди толкались на оживленной улице, заставленной деревянными повозками, за которыми продавали хлеб, цукаты или ткани. Не все двери были пронумерованы, многие подворотни были тоже без номеров. У Хульды зарябило в глазах при виде многочисленных вывесок и плакатов на идише. И это Берлин? Ее родина, город детства? Здесь она почувствовала себя иностранкой, хотя и носила еврейскую фамилию.

«Ну и ладно», – подумала Хульда. Своему еврейскому происхождению она не придавала большого значения.

А сейчас еврейская жизнь Берлина ее заворожила, но в то же время показалась ей странной и чужой.

Здесь, в квартале Шойненфиртель, можно было наблюдать эту жизнь во всех необычных проявлениях. Многие мужчины носили длинные сюртуки и шляпы. Бороды свисали до животов. Пожилой мужчина в черном двигался прямо на Хульду – на нем была широкополая шляпа, низко надвинутая на лоб, а когда же Хульда с испугу чуть не шарахнулась от него, он поднял глаза и приветливо улыбнулся ей из-под полей. Хульда ответила кивком, злясь на себя за дурацкую пугливость.

Она огляделась по сторонам. Мальчики-евреи носили кипу[9] на затылке и отпускали волосы на висках, девочки ходили в длинных юбках, многие из них покрывали голову платком. Но среди еврейских жителей квартала попадались и не евреи: женщины с колясками, купцы, спешащие по делам к Розентальским воротам, дети со школьными ранцами за плечами и недовольные домохозяйки, тащившее свои деньги в чемоданах и тележках, чтобы отхватить в переполненных лавках необходимые продукты.

На фоне царящей суматохи Хульда не выделялась. Непринужденное слияние различных жизненных укладов произвело на нее неизгладимое впечатление.

Она бродила в поисках нужного дома, с любопытством рассматривая ассортимент магазинчиков – кошерные булочные, мастер по изготовлению фортепиано, токарь, краковский мясник, бакалейная торговля, обувные мастерские, торговля музыкальными инструментами, библиотеки и многое другое – пока ее взгляд не упал на ворота, над которыми белой краской был написан нужный номер дома. С облегчением перепрыгнув через ручеек из нечистот, и здесь беззастенчиво протекавший по краю мостовой, Хульда толкнула тяжелые ворота.

– Ты знаешь Ротманов? – спросила она неряшливую девочку, повисшую