Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым не выдержал Сиротка. Он подбежал к воде, сложил рупором ладони, позвал брата один раз, потом второй. Ближе к одежде, брошенной Бильбао на песке, подтянулись все остальные. Сиротка начал срывать с себя тельник, но его тотчас взяли в оборот: не хватало, мол, двоих сидеть ожидать. Да и что он может найти в ночном море?
— Давайте без истерик, — сказал Коленька. — Серега и до Турции запросто может доплыть. А собирался он добраться к буям. Туда да оттуда, — взглянул на часы, — минут через семь вернется.
Он бросил взгляд через плечо: девушка у грибка все еще стояла, хоть уже трудно было различить ее в темноте. С той же стороны кто-то быстро приближался к берегу. Коленька узнал Верку Трахтенберг лишь тогда, когда она остановилась рядом с ним.
— Чего здесь, а? Где Сережа?
— Заплыв устраивает, — как можно спокойней ответил он.
— А зачем Сиротка кричал, блин?
— Выпил мало.
Он опять взглянул на часы: пора бы пловцу вернуться. И тотчас слабые всплески послышались на воде. Все закричали, заскакивая в воду.
Бильбао вышел на берег, лицо его было скучным, спокойным, усталость ни буквой не прочитывалась на нем. Сел, протянул руку за пластиковым стаканом с вином. Выпил, бросил стакан через плечо:
— Эх, хорошо!
И легонько хлопнул Верку по чуть отвисающему заду:
— Ты здесь какими судьбами?
Коленька опять оглянулся. У грибка уже никого не было.
* * *
Кобылкин увидел идущего между мясных рядов Бильбао и тотчас рванул ему навстречу:
— А я уж думал, не приедешь. Прямо испугался. Сегодня вон продавцов сколько… Ты чего, один прибыл?
— А вы скольких ждали?
— Ну, не знаю. — Кобылкин пожал плечами. — Только эти, которые обчищают нас, они амбалы — будь здоров, етить их…
— К обеду, значит, приходят?
Продавец взглянул на часы:
— Да когда как. Может, через час объявятся, может, позже. Милиционеры пока ходят, вон они, видишь? Вот когда исчезнут, тогда, минут через десять, этих налоговиков и ждать надо.
— С какого ряда они обычно обход начинают?
— С нашего. А вообще-то последний раз был такой разговор, чтоб кто-то из продавцов дань сам собирал и им только передавал.
— Вот и хорошо. Скажешь, что дань уже собрана и находится у меня.
— Бильбао, они ведь шуток не понимают.
— Да я по шуткам и сам не большой специалист.
Бильбао ленивым шагом прошествовал вдоль рядов к выходу, вышел в маленький скверик, где у кустов желтой акации стояли тяжелые скамьи, сваренные из стальных труб и влитые в цемент. Скамьям этим было уже лет пять. Деревянные их предшественницы выдерживали от силы полгода.
На одной из скамей, обложившись газетами, сидел аккуратно одетый парень. Бильбао опустился рядом.
— И что там пишут?
Коленька по привычке поправил пальцем очки.
— Пишут, что мы посчитали их простаками, этих вымогателей. А они, оказывается, действуют мудрее. Во всяком случае, к телефонным кабинкам никто в течение получаса не подходил.
Бильбао прикрыл глаза:
— В чем же мы тогда не правы? Налоговики эти чертовы заявляются сюда, когда уходят милиционеры. Значит, кто-то должен тут крутиться, чтоб позвонить им и сказать, что патруль слинял с рынка.
— Вот в этом и есть примитивизм нашего мышления. — Коленька постучал кулаком по лбу. — Много книг про шпионов читали, все оттуда черпаем, а сами соображаем неважно. Пока я тут сидел, то понял, что у этих налоговиков есть много других ходов.
— К примеру?
— Ну вот один из вариантов. Сейчас появилась мода на сотовые телефоны: по ним можно позвонить с любой точки рынка. А есть, Серега, и такое предположение: менты получают мзду от фискалов, они же им и подают знак, и не из телефонной будки, на которую я глаза пялю, а по своей радиостанции.
— Я об этом варианте тоже думал, — кивнул Бильбао. — Его в голове держу, а что предпринять, не знаю. Но зато угадай, куда я всех наших послал?
— Ну, не пиво пить.
— Правильно. Я думаю, что если после ухода ментов налоговики через десять минут уже здесь оказываются, то где-то поблизости от рынка они на своей машине и дежурят. А поскольку, как говорит Кобылкин, подъезжают они на одном и том же красном «москвиче» с трещиной на лобовом стекле, то почему бы его и не поискать по переулкам?
— Тебе на сыщика надо было поступать учиться, а не на журналиста.
У центрального выхода из рынка показался милицейский наряд. Два сержанта, ощипывая виноградные кисти, скучающе прошли мимо скамьи, и Коленька проводил их долгим взглядом.
— Следишь, воспользуются они или нет рацией? — попытался угадать Бильбао.
— Нет. Другое на ум пришло. У ментов ведь наверняка есть маршрут, они постоянно одним и тем же путем ходят, понимаешь? И если так, то не стоит никому звонить, надо лишь стоять в определенном месте и ждать, когда они пройдут мимо тебя. Уже в машине можно ждать, сечешь? К примеру, у «Детского мира», они ведь в ту сторону идут, и там стоянка есть. Увидел, включил зажигание… Во, Сиротка летит.
Сиротка, так казалось издали, действительно летел. У него была странная прыгающая походка, а растопыренные руки при этом почти не работали и напоминали крылья самолета.
Лицо его сияло.
— Бильбао, представляешь, мы засекли «москвич»!
— У «Детского мира», на стоянке, — чуть улыбнувшись, ответил тот.
У Сиротки округлились глаза.
— Кто успел?.. Да никто не мог успеть! А если ты это знал и раньше, то на кой черт нас гонял? Я что тебе, мальчик?
Бильбао взглянул на часы, еще раз сказал Коленьке, что надо делать дальше, а сам направился к мясным рядам. Коленька же и ответил Сиротке на его вопрос:
— Не обижайся. Мы высчитали это только что.
— Свистишь! Как можно такое высчитать?
— Ну, если голова на плечах есть… А у Сереги она есть.
— Братан — человек! — согласился Сиротка, но обида в голосе осталась. — Только как он мог высчитать? Это не высчитаешь, это тебе ведь не арифметика.
— Точно, не арифметика. — И Коленька поднялся со скамьи. — Это, Сиротка, как слух у музыкантов. Или он есть, или его нет. Так вот, у Бильбао слух как у Моцарта.
Крупный, даже жирный толстяк в черной водолазке по-бычьи выгнул шею и исподлобья взглянул на Бильбао:
— Я не понял, о чем ты вякаешь.
— Твои проблемы, раз не понял, — сказал Бильбао. — Я дважды ничего не повторяю. Иди гуляй, не отпугивай покупателей.
Продавцы, стоявшие поблизости за прилавками, вытянулись, застыли.