– Далеко пойдет, – говорили во всеуслышание преподаватели, и очередь Генкиных почитательниц увеличивалась с каждым днем.

Почему он выбрал Милу? Скорее всего потому, что она в очереди не стояла. Экономика на тот момент интересовала ее гораздо больше любви. К тому же в случае с Генкой она как-то инстинктивно понимала, что ловить нечего. Если в очереди томились первые красавицы курса, то что там делать Миле? Она была вполне симпатичной, милая Мила, но без изюминки. Во всяком случае, ей так казалось. Вот пройдет она по улице, на нее обратят внимание. А почему бы и нет? Молоденькая, хорошенькая. Юбка короткая, ножки стройные. И даже вслед обернутся. Но вот так, чтобы надолго запомнить и грезить по ночам, – это вряд ли. Ноги стройные, но не слишком длинные, округлости невыразительные, черты лица мелковаты, волосы хоть и подпрыгивают в модной стрижке, но, если присмотреться, то какие-то жиденькие и тускловатые. Краситься тогда не разрешали родители.

– Последнее аммиаком сожжешь, – сердилась мама, как только Мила заводила речь о только что пришедшем с Запада мелировании.

– Сейчас краски другие, – пыталась спорить она.

– Другие не другие, а один вред от них. Вот я никогда не красилась и ничуть не жалею.

Мила только вздыхала. Конечно, маме жалеть не о чем. Всю жизнь ходила с буйной каштановой гривой. То бабетту на макушке соорудит, то конский хвост, то лентой волосы перехватит. И несет свою гордость с величавым видом. Зачем такое красить? Даже теперь, когда матери далеко за сорок, ей вслед оборачиваются. Толстенная коса до пояса – и ни одного седого волоса. Можно вести разговоры о вреде аммиака, ни о чем не жалея. А вот Миле есть о чем жалеть. У нее волосы папины – тонкие и ломкие. Она школу окончила – постриглась первым делом. Мóчи не было с крысиными хвостиками по улице бегать. А иначе ее косицы и назвать нельзя, веревочки какие-то болтаются, открывая взору розовый младенческий затылок. Прическа в стиле Мирей Матье смотрелась куда лучше. Волосы держали форму, удачно прикрывали скулы, придавая узкому, вытянутому лицу девушки более пикантное выражение. И все-таки даже со стрижкой Мила не казалась себе привлекательной. Бросить взгляд можно, но так, чтобы влюбиться по-настоящему, это как-то сомнительно.

А вот Генка влюбился. И бросился в стремительную атаку. Ухаживал так, словно у него не было запаса времени. Каждый день какой-нибудь сюрприз. То разбудит, постучавшись в окно квартиры. Шестой этаж без балкона. Стоит себе в строительной люльке, хохочет над Милиным удивлением. Улыбка уверенная, глаза блестят, а в руках охапка ромашек.

– Милые, правда? – только и спрашивает. Бросает букет к Милиным ногам и машет куда-то вниз: – Опускай!

То билеты достанет на жутко интересный концерт. Сначала на Челентано Милу водил. Она сидела как завороженная и во все глаза смотрела на известного итальянца, которого и мечтать не могла увидеть вживую. Потом до хрипоты спорили, в каком фильме актеру роль удалась больше других. Мила, конечно, стояла на «Укрощении строптивого».

– Барбара и прекрасен, и ужасен одновременно. Ведь мужлан мужланом, а сколько харизмы. Такие типы симпатии не вызывают, но за него можно душу продать.

– Да это не за Барбару, а за Челентано.

Генке больше нравился «Блеф». Оно и понятно. Сюжет захватывающий – приключения. Да еще и Энтони Квин в придачу к итальянской харизме.

– Вот это кино! Всем фильмам фильм.

– Что, лучше Тарковского? – Мила понижала голос до шепота.

– Лучше, – отвечал Генка.

Мила смотрела не понимая. Как так? Признанный гений не для всех хуже массового успеха?

– Конечно. Тарковский для избранных. Ну, посмотрим, ну, обсудим в узком кругу. Порадуемся полученным премиям, будем ждать с нетерпением новой картины. А тут другое, понимаешь? «Блеф» объединяет. Вот сравни:

«Вы смотрели «Зеркало»? Нет? Да как вы могли? Да вы ничего не смыслите в настоящем кино. Я был о вас лучшего мнения».

А в другом случае:

«Вы видели «Блеф»? Нет? Обязательно посмотрите, прекрасный фильм». Вот так, малыш, делай выводы.

Мила делала. Генка ее поражал. Он на многое умел смотреть с непривычной точки зрения. Он, иногда казавшийся поверхностным в силу своей стремительности, был на самом деле очень глубоким человеком, умеющим задумываться над тем, над чем никогда не задумывались другие. Однажды спросил:

– Каренин – отрицательный персонаж или положительный?

– Несчастный, – ответила Мила.

– Несчастный?! – Большие синие глаза Генки округлились от изумления.

– Конечно! – уверенно кивнула Мила. – Жена изменяет, позорит его имя. А личная драма? Он же любит ее!

– Мила, ты вообще что-то понимаешь в любви?

– Да. – Мила, конечно, краснеет. Вот же она перед ней, ее любовь. Мила без нее ни жить, ни дышать. И он еще спрашивает! – Конечно, понимаю!

– А если понимаешь, то считаешь, что можно поступать с любимым человеком так, как Каренин? Тогда я просто тебя боюсь.

– Боишься? – Милин голос дрожит. В глазах слезы. Сейчас он разочаруется и уйдет.

– Конечно. Стоит мне оступиться, и все. Ты вычеркиваешь меня из своей жизни, к детям не допускаешь. Куда это годится? Любимых надо прощать. Там из всех героев только и умеет любить один Левин. Вот это, я понимаю, у человека душа…

Мила дальше не слушает. Ее сердце поет и пляшет. Он собирается иметь с ней общих детей. И так серьезно сказал, хоть и мимоходом. Генка. Геночка. Жигалкин-Зажигалкин. С Генкой Мила преобразилась. Смотрела на себя в зеркало и думала только одно: «Хорошенькая!» Глаза постоянно блестят, губы призывно улыбаются, туфельки на каблуках, верхняя пуговка на блузке кокетливо расстегнута (нет, ничего такого, все прилично, но пикантно же, черт побери!). И мелирование, конечно, сделала. Чего уж бояться испортить волосы, если испортила свою главную ценность?

Мать, конечно, догадалась.

– Неприлично это, Мила, до свадьбы хороводы водить. А ребеночка заделаете, что люди скажут?

Мила краснела, но не могла сдержать улыбки. Ребенка. Ребеночка. Хорошенькую такую девочку с синими Генкиными глазами. Или мальчишку. Такого же бойкого, умного, задорного. Генкиного мальчишку. Ох, скорее бы!

Но со свадьбой решили не торопиться.

– Институт окончим, на работу поступим, тогда и семью строить будем. Я не просто с тобой на диване спать собираюсь, а нести за тебя ответственность, – объявил Миле Генка, и она не нашла возражений.

Это было так не похоже на него – не спешить. Как правило, события не происходили в их жизни, а мелькали беспрерывной чередой впечатлений. Музеи, кино, Таганка, поездки в Питер на перекладных электричках и автостопом по Золотому кольцу. И всё бегом, бегом, быстрее. Утром в Петропавловку, потом на Черную речку, еще проехаться в карете по Невскому, смотаться в Петергоф, забежать в Эрмитаж, взглянуть на белого медведя в зоопарке, прокатиться по каналам и посмотреть на развод мостов.