При этом развернулась и заглянула мне в глаза знаменитым взглядом кота из «Шрека». И вот мог разве я, даже при всей моей любви к диким безлюдным пляжам, воспротивиться такому? Конечно — нет!

А мои разборки с дедом… ну, хоть и были серьезными по сути, но ждали же они столько лет, так что, думаю, протянут еще немного. И я кивнул:

— Да, искупаться уже сегодня было бы неплохо.

— Во-от, а я о чем говорю?! — подхватила Маня в подходящий момент кинутую ей нужную фразу. — Дедунь, ну пожа-алуйста! Всего денечка на два! — и котошрековские глазки, ловя ответный взгляд, уставились в зеркало заднего вида.

Дед тоже на это дело оказался слаб и похоже сопротивлялся уже чисто по инерции:

— Машенька, детка, нам бы все-таки домой надо… — при всей смысловой нагрузке, завязанной вроде на отказе, настоящей твердости в сказанном я не ощутил.

— Пап, ну, в самом деле, пара дней ничего не решают, — это уже тетка вступила. — Сегодня сходим, искупаемся, и завтра в первой половине дня, а к вечеру домой уже приедем! — понятно, эту успели обработать полностью, а я-то думал, они там о тряпках трендят.

— Ладно, — поджав губы, кивнул дед, — только ты, Наталья, от них не отходи. И ребята с вами, как обычно, останутся.

— Конечно дед! Мы ж не отказываемся, правда Жень? — при этом на меня сестрица не смотрела, пристально разглядывая дедово, повернутое к ней вполоборота лицо, и видно увидав на нем какие-то остаточные сомнения, ляпнула:

— Ты ж и сам можешь остаться с нами, вместе сходим на моря!

«Э, э, что за подстава?!», — чуть не заорал я.

Я-то ей подмогнул с просьбой на раз, а какого она тут вытворяет?!

Дело в том, что в квартире всего две спальни, и если Маня может и с тетей лечь — у них, девочек, насколько знаю, с этим делом проще, то вот я делить с дедом кровать категорически — не желаю! А значит, останься он с нами, мне в проходной комнате на диване придется бомжевать! И что получается?! Еще два дня из отпуска пройдут впустую?!

Но возмутиться я так и не успел — сначала прифигел с Машкиной идеи, потом прикидывал, как бы опротестовать ее в наиболее деликатной форме, а там уж дед как-то и сам заговорил:

— Нет, Машунь. Я с вами не останусь, у меня дома дел много. Буду завтра к вечеру вас ждать там.

Аллилуйя!

И что там за дела у деда в доме, в котором полно помощников по хозяйству, мне поровну, может он пэрсики собственноручно решил катать? Ну что ж, у всех свои приколы, ему — банку в руки, а мне — персональная кровать!

Пока я вспоминал старый дом, а потом участвовал в разговоре, пусть не особо активно, но внутренне эмоционально, мы успели выбраться из города, намотать зигзагов вдоль склонов по Абхазскому шоссе и проскочить поворот на Кабардинку.

В общем, все подъезды сестры на счет «остаться в городе», завершились весьма своевременно — еще чуть-чуть и будет Геленджик.

Через город мы не поехали, а так и двинули по верхней трассе, оставляя основную застройку, вытянувшуюся всего несколькими улицами вдоль пологой бухты, внизу. А на съезд пошли с последнего поворота.

Микрорайон, в котором мы в результате оказались, был не нов, времен постройки предпоследнего советского десятилетия. Девятиэтажные панельные дома с потекшим гудроном по швам, а потому немного неопрятного вида. Двор, хоть и с вполне современной детской площадкой, но сто раз перекрашенными и вновь облупившимися лавочками возле подъездов. И давно затертые на «нужных» кнопках допотопные домофоны на дверях.

Но вот зато палисадники, лелеемые жильцами, полнились цветущими гортензиями и разлапистыми хостами, а детскую площадку спасали тенью давно разросшиеся ухоженные деревья.

Возможно, я б такое и не заметил, и уж точно не оценил, если б не дело, которым зарабатывал мой батя на хлеб. Ну, и еще на масло-икру… человека, который, все это на тот хлеб намазывать станет, и другого, который поднесет.

Короче, отец у меня занимался строительством, а я обретался, понятное дело, при нем. Кстати, надо сказать, работал не совсем по специальности. Поскольку учился я на социолога и мечтал… нет, не мечтал конечно, мечта — это слишком, так что, просто планировал… когда-нибудь вращаться в совсем других кругах, чем те, в каких приходилось нынче.

Но — нет, моим уделом оказалось — штамповать познавательные буклеты на пользу семейному делу. В общем, нынче я у папеньки рекламщиком был.

Нет, я не в претензии — работенка непыльная, должность звучит в меру респектабельно, а уж девчонки собрались в моем отделе и вовсе так — прелесть прелестная. Рук я к ним, конечно, не тяну… оно себе дороже, если помнить, кто мой батенька… но ежедневная радость глазам, тоже, как ни крути, бонус. А про деньги, думаю, и говорить не стоит — отец никогда жмотиной не был.

Ну, может пару-тройку раз, конечно, случалось — это когда я в жесткую конфронтацию входил с его и дедовыми пожеланиями по поводу моего же будущего.

Особо запомнился тот раз, когда вдруг оказалось, что документы подавать в желаемый ВУЗ мне тоже не стоит. Разве ж я не понимаю своей глупой башкой, что под крылышком у папы, в городе родном, мне учиться будет не в пример удобней?

Я не понимал.

Все мои собратья-лицеисты… сосестры… м-да… кстати, тоже… всем табуном рвались в столицу, а то и дальше — за бугор. И вот их родня поддерживала и добрым словом, и рублем, как деревянным, так и зеленым

А потому доставшееся мне «сиди дома» дало позыв к нехилому бунту, и я не придумал ничего лучше, как уйти в армию тайком.

Ну, как тайком? Скорее, исподтишка воспользовался положенной по возрасту медкомиссией и дал понять там, что хочу в солдаты прямо — щас.

Уж не знаю, тот товарищ, что внял моему зову, просто ли не знал, кто мой отец и что наследники у таких деятелей ничего сами не решают, или ему было все равно в принципе, а главным являлось по жизни число призывников, выставленных им к службе, но повестку я получил… и припрятал. И только накануне отбытия отцу предъявил.

Вот кто в итоге «победил», я так опять и не понял. Потому, как в армию-то я отбыл, но в результате к конкретному месту службы прибыл в воинскую часть… в Анапе, считай, теперь под крыло к деду. В общем, следовало понимать это так, что отец все-таки успел подсуетиться.