Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ступеньки были испачканы грязью, скользкие. У меня с гуннской эпохи выработалось неприязнь к карабканью по лестницам, тем более, по таким вот. И за мной никто не лез, так что лететь придется до земли. Пару раз чуть не сорвался, в последний момент чудом схватившись за перекладину ниже. Заостренные, мокрые верхушки бревен частокола показались мне чуть ли не самым желанным местом на всем свете. На деревянном сторожевом ходе, изрядно затоптанном и скользком, лежали убитые мной защитники поселения. Я повыдергивал стрелы из убитых. Спешить было некуда. Люнденвик можно считать захваченным, а добычу все равно поделим поровну между драккарами, отдав десятую часть от всего Рерику Священнику и треть выделенного на наш драккар – Хасколду.
Один воин с пробитыми насквозь железным шлемом и головой в нем все еще был жив. Серые глаза с недоумением смотрели на меня из-под нижней кромки шлема, насунутого по самые густые темно-русые брови, будто никак не могли осознать, что произошло, кто перед ними. Увидев кинжал, который я достал, чтобы нанести по шее удар милосердия, глаза закрылись. Ресницы были светлее бровей и какие-то девичьи – необычно длинные, словно наращенные, и изогнутые на концах. Они затрепетали, как крылья бабочки, когда сталь рассекла кожу и сонную артерию и немного распахнулись, как делают дети, когда им сказали не подглядывать, но очень хочется. Когда я выдернул стрелу, голова качнулась, ресницы разошлись, открыв белки закатившихся глаз.
6
Этот монастырь нам сдал его монах, тщедушный мужичонка лет сорока, за каким-то чертом припершийся в Люнденвик перед нашим нападением и не сбежавший, узнав о приближающейся опасности. Может быть, понадеялся, что не тронут. Мошенники здесь непуганые, привыкшие, что местные бандиты не только не обижают их, но даже делятся награбленным. Викингам, что язычникам, что христианам, на рясу плевать. Они собирались грохнуть и этого монаха, как сделали со всеми мужчинами поселения за исключением командира гарнизона и мэра в одном лице. Я посоветовал сохранить монаху жизнь, если проведет к своему монастырю.
- Там будем много добычи и почти никакого сопротивления, - пообещал я.
Мне поверили. Видимо, Хасколд раззвонил всем, что я шибко умный. Как японял, считать его слова комплиментом не стоит. Скорее, наоборот. Тем более, что во время штурма я не лез на частокол вместе со всеми отважными викингами, а стрелял из лука. Это не то, чтобы трусость, но как-то не очень. Если бы не завалил врагов больше, чем любой из них, и вовсе стало бы неприличным поступком. Пока что мне дали погоняло Лучник, которое каждый понимал, как хотел. Зато, когда стали тянуть жребий, кто останется в Люнденвике охранять добычу и корабли – по одному воины с каждого драккара – меня лишили возможности поучаствовать. Если придется штурмовать еще что-нибудь, моя меткая стрельба пригодится. При всей отмороженности, базирующейся на уверенности, что после смерти попадут в Валгаллу, погибать вот прямо сейчас, когда и на земле хорошо – жратвы, вина и баб вволю! – не хотелось ни одному викингу.
Монастырь находился в лесу на невысоком холме. Дорога к нему была наезженная, что говорило о греховной жизни саксов в этом районе, иначе бы не в чем было каяться. Это был комплекс длинных деревянных зданий высотой метра четыре, соединенных торцами под углом, из-за чего образовывали кривой пятиугольник. Внешние стены домов были глухие. В центре высилась деревянная башня высотой метров семь, которая в первую очередь была скрипторием, а во вторую – сторожевой. В одном месте, к которому подходила дорога, между домами был разрыв, и там находились ворота, по обеим сторонам которых были деревянные барельефы с изображением распятого Христа, ноги которого скрещены и прибиты одним гвоздем. По мнению резчика, мученик был довольно крепким мужиком с округлой бородой, как сейчас ходят саксы. Кстати, крест христиане позаимствовали, скорее всего, у халдеев, а те у ассирийцев или напрямую у египтян, у которых, как я помню, обозначал вечную жизнь, потому что жрецы деревянным инструментом такой формы измеряли глубину Нила и предсказывали время разлива, обеспечивавшего существование подданных фараона. Это был и один из символов Одина, поэтому скандинавы сперва принимали христианских миссионеров за хитрых проповедников культа бога войны.
Выбить ворота тараном не составило бы особого труда, но на это ушло бы время, и монахи могли спрятать самое ценное. Ищи потом. Я посоветовал отправить вместе с монахом арбу, запряженную двумя волами и якобы нагруженную товарами, а на самом деле спрятать в ней несколько воинов. Эдакий викингский конь. Монах должен был сказать, что прятался в лесу, а когда вышел на дорогу, обнаружил арбу и убитых ее хозяев. Морские разбойники почему-то не заинтересовались этой добычей, а он решил, что не пропадать же добру.
- Если все сделаешь, как надо, останешься жив. Всех остальных мы убьем, и никто не узнает, что ты помог нам, - пообещал я. – Может быть, станешь настоятелем монастыря.
- Это вряд ли: знатностью не вышел, - с горечью в голосе молвил он.
- Или ключник, - предположил я.
- Дай бог, - произнес монах и трижды перекрестился.
У кого какая мечта. Не знаю, за что именно я бы согласился погубить своих собратьев, даже если бы ненавидел их. Хотя кто знает, какие побудительные мотивы были у этого монаха.
Уговор он выполнил. Ворота открыли нараспашку, чтобы смогла проехать арба. После чего спрятавшиеся в ней викинги перебили монахов-сторожей и продержались до тех пор, пока подбежит подмога из леса у подножия холма. Когда подошли основные наши силы, в том числе и я, ни одного монаха, кроме предателя, в живых уже не было. Ворвавшиеся первыми выносили