Появление на палубе членов экипажа и пассажиров с бледно-зелеными лицами — первый признак окончания шторма. До этого они отлеживались в трюме, не имея ни сил, ни желания подняться наверх. Я не страдаю морской болезнью, поэтому не могу поделиться впечатлениями. Мне только непонятно, зачем природа награждает таких людей тягой к морю? Чтобы сполна заплатили за добытую на море или благодаря морю славу? Но это касается только знаменитых флотоводцев, как адмирал Нельсон, или писателей-маринистов, как Александр Грин. А за что страдают остальные, которым нет числа? В двадцатом и двадцать первом веках мне попадались люди, страдающие морской болезнью на всех должностях, включая капитанскую. Последний случай самый тяжелый. Такой капитан норовил изменить курс, чтобы уменьшить качку, даже если это было опасно для судна и экипажа.

После недельной трепки Атлантический океан смилостивился над нами. Все когда-нибудь заканчивается, даже смертельные опасности, и не всегда печально. Мы направились в сторону пролива Ла-Манш, вычерпав морскую воду, которой набралось всего полтвиндека. Значит, хорошо проконопатили и просмолили шхуну перед рейсом. Я опасался, что лошади не выдержат такую качку. Они чувствовали себя неплохо. Может, во время шторма и высказывали какие-нибудь претензии по поводу качки, но из-за ударов волн не было слышно. Поэтому я не стал заходить в Брест на ремонт и выгул лошадей, сразу отправился в Нормандию.

До устья Сены добрались быстро. По пути видели судно типа большого драккара. Заметив нас, оно продолжало двигаться прежним курсом. Значит, уверены, что отобьют нападение, но не уверены, что захватят нас. Иначе бы изменили курс. Моя команда и пассажиры, которые уже оклемались после шторма, поглядывали на меня, надеясь еще на один приз. А я подумал, что если бы не задержались из-за пирата, то проскочили бы Бискайский залив без проблем. Шторм прихватил бы нас в Ла-Манше, где от него можно было легко спрятаться, поджавшись под английский берег. Поэтому тоже не изменил курс шхуны.

По реке поднялись к моим владениям, где брабантцы были отвезены на правый берег, а я, Симон, четверо лучников и все шесть лошадей — на левый. Там лошадям дали пару часов попастись и прийти в себя после долгого стояния на одном месте в темном трюме. Затем оседлали их и поехали в замок.

Рыцарь Фулберт встретил нас с радостью. Точнее, обрадовался он своему внуку Симону, а нам — за компанию.

— Мы славно повоевали в Португалии! Король Афонсу щедро наградил нас всех. У меня теперь есть свои земли, больше половины «кольчужного» лёна, — похвастался оруженосец, уплетая за обе щеки мясо бычка, забитого и зажаренного по случаю нашего приезда. — Если хотите, можете с бабушкой перебраться ко мне.

— Неужели?! — не поверил Фулберт и посмотрел на меня.

Я подтвердил кивком головы, уточнив:

— Только не забудьте прихватить с собой несколько семей арендаторов, а то придется самим пахать землю.

— У меня на двух хуторах есть арендаторы! — обиженно произнес Симон.

— Надо же, как тебе повезло! — мягко улыбаясь, сказал дед внуку. — Я столько лет воевал, но не получил ни клочка земли. Хорошо, граф назначил меня кастеляном, а то так бы и умер в нищете.

— Мой сеньор теперь тоже граф, — продолжил хвастаться Симон, причем таким тоном, будто сам получил титул.

Я опять подтвердил его слова кивком головы.

— Жаль, старый уже, а то бы отправился вместе с вами воевать в Португалию, — сказал Фулберт.

Я забрал у него оброк, собранный с моих владений, а на следующий день проехался по ним, убедившись, что все в порядке. Вечером, когда все легли спать, мы со стариком остались сидеть возле камина, в котором тлели угли. Пили местное вино, не самое лучшее.

— Старый я уже, — пожаловался Фулберт.

— Ну и что?! Тебя никто не заставляет бегать наперегонки или сражаться, — произнес я. — Замок и мои владения содержишь в порядке, а большего мне и не надо.

— Да вот подумал, может, отправиться на покой, помочь внуку обустроиться? — сказал он.

— Пусть сам учится, — возразил я. — Пока у него неплохо получается.

— Пора ему рыцарем стать, — напомнил мне старик.

— За этим дело не станет, — пообещал я. — Воевать он научился, не трус, так что после первого хорошего боя станет рыцарем. В Португалии смелому воину надолго хватит работы, а король Афонсу награждает щедро. Надеюсь, до старости у Симона будет несколько ленов.

— Если не погибнет молодым, как его отец, — сказал Фулберт. — Мы тут ему невесту подыскали — дочку соседского рыцаря. У него свой манор, а оба сына слабенькие, долго не проживут.

Я не стал говорить, что Симону подыскали невесту и в Англии и что слабенькие иногда живут намного дольше сильненьких. Не стоит мешать людям оказывать ближним помощь, о которой не просят. Почему-то в таких случаях обижаются и помогающие, и пострадавшие от этой помощи.

— Следующей весной оставлю его здесь до осени, — пообещал я.

Утром вернулись на шхуну, погрузили отдохнувших и наевшихся зеленой травы лошадей и отправились в Англию. Пролив Ла-Манш и Ирландское море были спокойны. В проливе Святого Георга дул преобладающий в этих местах западный ветер, который принес морось — дождь не дождь, но что-то сырое.

Из-за этого не было желание торчать на палубе. Я ушел в каюту, где одетый лег на кровать. Шторм в Бискайском заливе заставил меня задуматься о сроке пребывания в этой эпохе. В предыдущие два раза я оказывался за бортом, когда мой возраст переваливал за пятьдесят три. Не знаю, сколько мне сейчас лет в этой эпохе, но чувствую себя на сорок с хвостиком. Знать бы еще, каков этот хвостик?!

От грустных мыслей меня оторвал крик впередсмотрящего:

— Вижу судно!

Это был небольшой ирландский драккар, который шел в сторону Бристольского залива. Поняв, что не смогут убежать от нас, ирландцы спустили парус и убрали весла. Гребцы спокойно сидели на своих скамьях, а шкипер — высокий краснолицый мужчина в чем-то длинном из кожи, напоминающем по покрою халат, перетянутом на талии обычной веревкой, — стоял на корме с насупленным видом. А может, так казалось из-за его густых, кустистых бровей. Вез драккар в наполовину закрытом палубой трюме бычков и свиней. Мы ошвартовали его к своему борту, кинули на палубу драккара две грузовые сетки и приготовили обе грузовые стрелы. Ирландцам ничего не надо было объяснять. Мне показалось, что кое-кто из матросов имел уже с нами дело.

— Идет еще гражданская война? — спросил я краснолицего шкипера, когда перегружали бычков и свиней на шхуну.

— Идет. Почему ей не идти?! — произнес он в ответ, провожая взглядом грузовую сетку, в которой, переносясь из трюма драккара в трюм шхуны, испуганно дергался и мычал рыжий бык-двухлетка. — Генрих, сын императрицы Матильды, приплыл из Нормандии с отрядом рыцарей. Так что не скоро успокоятся.