Но кошмар не прошел даже тогда, когда Тая действительно проснулась, утром, дома у тети Риты, на чужом диване. И под сочувствующими взглядами-вздохами своей доброй соседки начала осознавать, что он уже никуда не денется, этот кошмар, и что сестру ей действительно придется хоронить. Навсегда, единственного во всем этом мире родного и близкого человека. Да, Эля с Таей редко виделись, но от одного лишь осознания того, что Элька живет в своем поселке, Тае становилось теплее. А теперь — все. Не будет больше ни затяжных телефонных разговоров, ни редких встреч в доме, где тебя ждут. Вообще ничего. Один холод и пустота на душе, страшные, как бездонная пропасть. Потому что сестры не стало в ее неполные тридцать один год. И никогда уже больше не будет, всю оставшуюся Таину жизнь.

Все еще находясь в состоянии какой-то прострации, все еще не в силах до конца поверить в то, что произошло, Тая дозвонилась до своего начальника, взяв оставшуюся до отпуска неделю за свой счет. Эту неделю шеф дал ей без разговоров, несмотря на напряженный график в связи с сезоном отпусков — наверное, по Таиному голосу понял, что в ближайшие дни она все равно не работник. Так же машинально Тая делала все остальное: умывалась, ела. Если бы не тетя Рита, заботливо подсовывающая ей то омлетик, то булочку, Тая, наверное, и вовсе не вспомнила бы о еде. Расшевелилась она только к обеду — им с Трофимом Михалычем предстояло ехать в город, где уже должны были провести вскрытие Элькиного тела.

Вскрытие. Тая старалась не произносить этого слова даже в мыслях, но тем не менее рвалась туда, где это происходило. Сама не знала, зачем. Знала только одно: сестра не должна была, просто не могла утонуть! А Трофим Михалыч, которому необходимо было завезти в прокуратуру какие-то документы, пошел ей навстречу, согласившись взять с собой в эту поездку. И, наверное, сильно пожалел о своем согласии, когда Тая закатила там сцену, услышав, что дело закрыто, поскольку по результатам вскрытия причиной смерти стало естественное стечение обстоятельств. Но Тая отказывалась верить как следователю, так и бумагам, которые он пытался ей показать. Она знала одно: утонуть Элька никак не могла! Не могла — и все тут! Это было так же немыслимо, как разбившаяся птица, внезапно, прямо в небе, вдруг разучившаяся летать! В результате, то ли понимая Таины чувства, то ли просто желая наконец-то избавиться от нее, следователь договорился о том, чтобы она сама лично побеседовала с патологоанатомом. Они созвонились, и тот согласился ее принять, после чего Трофим Михалыч, сдерживая недовольство, сопроводил ее до места в компании еще с каким-то сотрудником.

В судебном морге, вопреки Таиным опасениям, не оказалось ни кафельных стен, ни зловещих стальных столов в человеческий рост — ничего такого, что она с содроганием представляла себе, настаивая на этой беседе. Патологоанатом принял ее у себя в кабинете, в обычном кабинете с письменным столом и даже с пальмой в кадке у окна.

— Здравствуйте! Это вы… — тут Тая запнулась, — занимались моей сестрой?

— Присядьте, — невозмутимый мужчина лет пятидесяти указал ей на стул. И только после того, как Тая приняла его приглашение, перестав нависать над ним демоном правосудия, ответил на ее вопрос: — Да, я.

— И что?! — Тая подалась вперед, продолжая сверлить его глазами.

— Ответ на ваш вопрос есть в моем заключении. Если бы вы внимательно и спокойно с ним ознакомились, вам не пришлось бы сюда приходить.

— Из вашего заключения я поняла лишь, что, по-вашему, молодая и здоровая девушка, с раннего детства плававшая, как морская богиня, каким-то чудом ухитрилась утонуть. Но я не верю этому заключению! И вы бы не поверили, если бы хоть немного знали мою сестру!

— Да, вы правы, я ее не знал. Но зато у меня имеются кое-какие знания в области судебно-медицинской экспертизы, а еще я привык доверять своим глазам. Глаза же, милая девушка, говорят мне о том, что на теле вашей сестры нет иных повреждений, кроме как полученных уже посмертно, за прошедшие три дня, от голодных обитателей озера, раков и рыб, а также от достаточно сильных подводных течений, протащивших ее по донным камням. Тело в такой стадии разложения еще не должно было всплыть, и его, учитывая температуру озерной воды, не нашли бы так быстро, если бы не эти самые течения, прибившие его к берегу. Они же, вкупе с местной фауной, нанесли ему некоторые повреждения. Но больше, помимо этого, я ничего не нашел — ни ссадин, ни гематом. Это значит, что никто, как можно было бы предположить, не оглушал и не сталкивал вашу сестру в озеро, где она могла бы захлебнуться в бессознательном состоянии. Кроме того, вода в ее легких исключительно озерная, чистая, без ила и без каких-либо посторонних примесей — это значит, что утонула она именно в этом водоеме, и довольно далеко от берега, где могла нахвататься частичек грязи. И точно не была утоплена где-то, как можно было бы заподозрить, а уже потом привезена и сброшена в озеро в попытке имитировать несчастный случай. Я пока понятно вам все объясняю?

Тая только кивнула, вынужденная присмиреть перед этим спокойным голосом, излагающим ей одни голые факты.

— Хорошо. А вот теперь перейдем к вашему заявлению касательно здоровья вашей сестры. Вы утверждаете, что она была абсолютно здоровой девушкой. Тут я готов вам возразить. Опять же, по результатам вскрытия. Состояние ее почек и мозговых тканей — как видите, я поработал над телом на совесть — говорит о том, что утонула ваша сестра не потому, что не умела плавать, нет. Она лишилась чувств в воде из-за резкого падения уровня сахара в крови. Сейчас это все, что я могу сказать. Либо у вашей сестры был диабет, и она могла принимать какие-то средства, понижающие сахар…

— Не было у нее ничего такого! Диабет! Да Элька носилась как конь!

— Все зависит от характера людей. По некоторым до последнего не скажешь, что они больны. Но у этой версии и в самом деле есть слабые места: подобные лекарства назначаются врачом, а ваша сестра, как уже выяснили, не состояла на учете у эндокринолога. Самолечение? Или неформальная консультация врача? В наше время все возможно. Но в желудке вашей сестры я не нашел ни малейшего следа принятых препаратов. Он был абсолютно пуст. Остаются уколы, следа от которых я, учитывая посмертные повреждения тела, все-таки мог и не отыскать. Но уколы, как правило, начинают применять уже на более серьезной стадии заболевания. А кроме того, пациентов при этом обязательно предупреждают, что после каждой инъекции просто необходимо что-либо съесть, иначе это может привести к фатальным последствиям. Я не думаю, чтобы ваша сестра оказалась бы столь легкомысленна, что могла пренебречь этой рекомендацией и пуститься в дальний путь, не прихватив с собой хотя бы кусочек хлеба.

— Да не было у нее диабета! Не было, я гарантирую! Элька никогда не жаловалась на самочувствие, уж это-то мимо моего внимания не прошло бы!

— Может, просто не хотела вас беспокоить? Впрочем, как я уже говорил, я тоже не слишком склоняюсь к версии с диабетом. Есть другое заболевание. Так сказать, диабет наоборот, когда поджелудочная железа вырабатывает не мало, а, напротив, слишком много инсулина. Больше, чем требуется нормально функционирующему организму. Теперь уже поздно говорить о том, какие симптомы могли быть у вашей сестры и в какой стадии развития находилась эта патология — сбой может возникнуть на крохотном участке поджелудочной железы, который теперь практически нереально найти, учитывая посмертные изменения. Да и нет уже в этом смысла. Обследоваться необходимо было прижизненно, включая многочисленные биохимические анализы крови. Но ваша сестра, скорее всего, не придавала значения тревожным симптомам — ну, закружилась иногда голова, ну, икру судорогой свело, ну, охватило внезапное чувство голода. Она ведь всегда могла поесть, вернув тем самым свое самочувствие в прежнее русло. Но ее интенсивная пробежка к озеру на абсолютно голодный желудок, а потом еще и плавание, согласитесь, во все еще весьма холодной воде могли спровоцировать резкое падение сахара в организме. Небывало резкое, какого прежде не наблюдалось. В результате — судороги и кома. Даже на суше у человека в таком состоянии мало шансов спастись, а уж в воде…