Аттила кивнул. Этот умрет молодым.

Каган отвел лошадь в сторону.

— Имя! — снова крикнул он.

Вторым оказался Гьюху, производивший впечатление осторожного и умного человека. Рот его был слегка изогнут, а его возраст примерно совпадал с годами Аттилы. Конечно, ненадежен, но его мозги могли принести пользу.

Далее шли три брата, Юхи, Бела и Ноян — трое сыновей Акала. Молодые, крепкого телосложения, невыразительные, застенчивые. Они никогда не станут командовать армиями или биться за любовь красивых женщин, но будут сражаться и умрут друг за друга. Вместе братья представляли силу.

За ними следовая Аладар, самый высокий из всех воинов, сидевший на самой крупной лошади. Худой, но мускулистый, серьезный и симпатичный, с длинными черными промасленными волосами и густыми усами. Женщины, вероятно, теряют из-за него голову.

— Сколько же жен у тебя в шатре, а?

Аладар слегка улыбнулся.

— Семь уже будет слишком много.

Женщины никогда не обделят его своим вниманием. Но на руках воина оказалось достаточно шрамов, чтобы вождь понял: Аладар не относился к числу праздных лежебок, желающих лишь лежать в палатке со своими семью женами днем и ночью, когда те покрывают любовника поцелуями, ласками и набрасывают роковые невидимые сети.

Потом шел Кандак, маленький толстячок среднего возраста с раскормленным лицом, но сильными руками, который пользовался уважением среди своих. Вот этот — единственный из всех, кто мог бы попробовать принять командование. Кандак погибнет, когда уже состарится.

И, наконец, Цаба, выглядевший хрупким и мечтательным. Последний из избранных, без сомнения, любил поэзию и с детства играл на лютне. Вероятно, у Цабы даже была всего лишь одна жена, которую он обожая до безумия, целуя и обнимая у всех на виду. Аттила знал такой тип людей. Сейчас этот человек мог петь колыбельную котенку, а через минуту — безумно ринуться туда, где шел самый ожесточенный бой. И тогда в разные стороны полетят ноги и руки врагов, а голова воина будет полна совсем другой поэзией. Безумец, это точно. Но он станет сражаться, и неважно, с искалеченными руками или нет.

Аттила снова кивнул. Орест, как всегда, сделал отличный выбор.

Когда каган и избранные выехали на равнину, с хмурого, темно-синего неба лил сильный дождь. Тот беспокойный день только начал превращаться в вечер, но было темно, словно наступили зимние сумерки. Некоторым из избранных не хотелось идти при такой непогоде, поскольку многие оказались с непокрытой головой. Но вождь не колебался ни минуты. Он успевал повсюду на своем побывавшем в огне жеребце, от которого даже во время дождя валил пар. По лицу Аттила стекала дождевая вода, смывая копоть от пожара. Он был подобен призраку, оберегаемому небесами, его глаза мерцали из-под края черного фетрового колпака, с которого падали капли.

Никто не осмеливался усомниться в своем предводителе.

Молчаливый слуга, раб-чужестранец, ехал, не жалуясь, чуть позади, с непокрытой головой, почти лысый. Его череп блестел от потоков воды. За ним следовал Чанат, старый воин племени. Длинные волосы старика взлохмаченной серой гривой развевались по плечам, а густые усы выглядели еще мрачнее, чем его рот с крупными и плотно сжатыми губами. Ему уже шел, вероятно, седьмой десяток, зрение и слух не были такими острыми, как прежде, но тело еще оставалось мускулистым и крепким. На широком лбу обозначились глубокие морщины. В степях, где ветер, не утихая ни на мгновение, гулял по волнующимся мерцающим лугам, время быстро брало свое из-за пронизывающего зимнего холода и палящего летнего зноя. Но близко посаженные глаза Чаната вновь горели ярким пламенем. И сейчас оно было даже ярче, чем прежде, когда старик гордо следовал за каганом. В большом кулаке гунн крепко сжимал арбалет и нисколько не сомневался, что может владеть им не хуже остальных. Казалось, время не властно над ним.

Аттила наклонился к Чанату.

— Одного зовут Аладаром. Он твой сын.

Чанат гордо улыбнулся:

— Откуда вы узнали?

— Он почти столь же красив, как его отец.

— Почти.

Гунн задумался.

— То была замечательная ночь, когда он родился.

— Не сомневаюсь, — ответил Аттила.

* * *

Верховный вождь ехал с длинным копьем на плече, на конце которого висела обезображенная голова старого Руги, откуда падали капли розового цвета. Наконец он остановился и стал вращать своей тяжелой ношей, словно пушинкой, затем воткнул копье в нору сурка в земле. Обезображенная голова с открытым ртом, с по-прежнему свисающими с мочек ушей драгоценными серьгами, с остатками волос, намертво приклеившихся к большому черепу, с серебряными каплями воды, унизывающими бороду, уставилась на воинов сквозь непроглядную пелену дождя.

Аттила потянул под уздцы лошадь и велел отойти назад приблизительно на пятьдесят ярдов.

— Немедленно! — взревел он, перекрикивая ветер и дождь. — Десятая часть того золота, что лежит в сундуке, достанется первому, кто достигнет цели!

С неохотой и даже сначала объятые ужасом, но затем, проникшись все возрастающим духом соперничества, подстрекаемые желанием наживы и возбужденные увиденной жестокой сценой, воины двинулись по кругу и выстроились в очередь к голове. Но никто не смог попасть по ней. Ветер сыграл с ними злую шутку. Воины ехали и стреляли, а стрелы летели то влево, то вправо, то проскальзывали через мокрую траву и терялись. Аттила отступил назад и наблюдал.

Через несколько минут каган поскакал вперед, вклиниваясь со своей лошадью в их ряды. Он выхватил лук и одну стрелу у Кандака — полноватого, но крепкого на вид гунна на белом мерине. Восемь избранных отпрянули в сторону и стали смотреть, как Аттила вскинул лук и одним легким и быстрым движением, едва взглянув на тетиву, послал стрелу вдаль. Тетива зазвенела, и стрела полетела косо, затем слегка изогнулась из-за сильного ветра, повернулась и пронзила насквозь наводящую ужас голову на копье. Она выпала оттуда и, задрожав, свалилась на промокшую траву позади.

Воины не отрывали взгляда.

Каган бросил лук снова на колени Кандаку.

— Когда-нибудь вы все сможете так стрелять, — сказал Аттила. — Скоро.

Затем он повернулся и направился назад, к лагерю.

Голова Руги осталась на острие копья где-то на равнине — в качестве урока для воинов и завтрака для ворон.

* * *

Буря утихла, облака расступились, вновь показалось голубое небо. Вождь еще раз вывел избранных на равнину. Одна из жен кричала, что этой ночью муж не сможет усладить ее настолько хорошо, насколько она того заслуживает: у него совсем не останется сил.

Аттила приказал остановиться и посмотрел на воинов. Затем со всей мочи пришпорил коня и поскакал галопом перед ними, словно командир перед битвой, вдохновляя бойцов и бросая в лицо горькие слова.