уставился на сокамерника во все глаза. Его поразило, что этот тип даже не попытался разубедить его в своем постыдном звании. Ба! Да ты, брат, ветеран сексотского движения, – подумал он.

– Все что знал, рассказал, а сочинять не стану. Мне сразу сказали, признаешь вину, -будешь ждать приговор дома.

– В чудеса веришь? Это неплохо… неплохо, когда на Новый год бумажку с желаниями в шампанское макаешь. А сейчас эта вера тебе боком выйдет. Таким боком, что не дай бог никому. У тебя в суде, ведь, не Дед Мороз будет председательствовать… хотя поведение твое за последний год подробно исследует… и подарок тебе выдаст, персональный. Н-да.

– Что выдаст, все мое будет. А ты, шел бы лесом.

– Как скажешь, Евгений Иванович, – сказал то ли Вадим, то ли Валентин, которому сам Евгений Иванович не представлялся.

Сексот стукнул в дверь камеры. Та без слов открылась, и стукач удалился.

Грубо, грубо, – подумал Евгений Иванович: Не так я себе это представлял, не о том в книжках читал и в кино видел. Тут любой дурак поймет, что к чему. Вот ведь, нашел человек себе в жизни занятие! Постукивает и в ус не дует. Интересно, что у него в трудовой книжке записано? «Принят на должность специалиста по креативной добыче информации и негласным связям с операми. Начальник Отдела кадров опер такой-то». Да, смешно.

Интересно, а сам я кем стану именоваться, если соглашусь?

Наступила ночь. Евгений Иванович опять предался размышлениям. Он вспомнил, что его дед, партизанивший в Белоруссии во время Великой Отечественной, погиб от рук фашистов по наводке предателя. Вживую деда он никогда не видел, поэтому мог сейчас порассуждать об этом со стороны. Интересно, какие резоны были у того доносчика? О чем он думал, когда немцы втыкали ему иголки под ногти? И многим ли тюрьма лучше иголок под ногтями? А может, ему и не втыкали ничего. Может он сам, по собственной инициативе? Тоже хотел помочь государству, только чужому, мягко говоря. Кто ж знал тогда, что государство это испустит дух в мае сорок пятого, а свое – выстоит и победит. Господи, что я несу! При чем тут дед, при чем война? Я, вообще-то, родному государству помочь могу, изобличить преступников. Разве это не благородно? Кто фашисты в этой истории, кто партизаны? Н-да, нет ни фашистов, ни партизан… а стукач есть. И это, получается, я… А может, лучше быть доносчиком на свободе, чем партизаном на нарах?

Первая ночь в тюрьме показалась Евгению Ивановичу нескончаемой. Уснуть не получилось. Но, все кончается, закончилась и она. Двери камер застучали засовами, резкие окрики и команды наполнили стальной жизнью коридоры ИВСа.

Ближе к полудню в камеру заселился следующий постоялец, Коля.

Это был молодой человек лет двадцати пяти с дерзкими чертами лица и резкими движениями. Типичный холерик, он не мог усидеть на месте, постоянно вскакивал, метался по камере, пытаясь подыскать себе какое-нибудь занятие. Похоже, некоторое время он был лишен общения и теперь вцепился в свежие уши Евгения Ивановича мертвой хваткой, выдавая огромное количество информации, не переводя при этом дух. Выяснив, как зовут сокамерника, он тут же начал ему тыкать, называя то Иванычем, то дядей.

– Че, за че приняли?

– Да за взя…

– А мне прикинь, грабеж шьют. Сажают по беспределу. Прикинь, лечу, короче, к подруге, Ксюхе, весь на нулях, в телефоне батарейка сдохла. Смотрю, навстречу какая-то соплячка идет, в телефоне роется. Я ей: дай позвонить, телефон сдох! Беру телефон, набираю Ксюху. А тут менты на бобике своем. Тормозят, короче, все дела. Че, говорят случилось? А эта ссыкуха им, типа, я у нее телефон отжал. Прикинь? Я реально только позвонить взял, у меня свой в кармане лежит. А мусора и слушать не стали. В бобик затолкали и в райотдел. А ты, че, как заехал?

– Да, как тебе сказа…

– А я, Иваныч, всю дорогу так. Прихватывают за голяк какой-то. Блин, такие дела делали и ничего. А по мелочам вечно встреваю. В том году, прикинь, магазин на районе выставили, водки на десять косарей взяли. Следов, отпечатков понаоставляли, мама не горюй. Ну и че, водку допили, думаю, ну вот, со дня на день явятся, прихватят. Уже с подругой распрощался, типа, один хрен на зону скоро. Так и че ты думаешь? Так и прошло дело висяком. Никого не нашли. Я валяюсь с них.

– А ты не боишься такие вещи здесь рассказывать? Вдруг я настучу?

– Ты? Настучишь? Дядя, не смеши мои тапки. Пацан стукача за версту учует. Из тебя-то какой стукач? Да откуда им здесь быть? Это ж не СИЗО. Тут ведь не арестанты, тут так, типа, кандидаты…

О, слово-то какое знает, надо же! Кандидат! Этак мы скоро до высокого штиля договоримся, – подумал Евгений Иванович, но просчитался.

– Ты че, на зоне был раньше?

– Нет, пока не довелось.

– А в СИЗО?

– Нет.

– А-а, да ты, типа, первоход! Блин, прикольно. Ну че, тебе там понравится. Такие пацаны там сидят, на воле таких не встретишь. Блин, всему научат в два счета. Ты это, мужик видать не бедный? Как заедешь, смотри, что б тебя там на хавку не разводили. А то там такие расклады, если кого греют с воли, так к ним в друзья ползоны набивается. Все сожрут за тебя, за день дачку сметут. Ты это, гляди короче, с кем там дружбу водить. А то знаешь, деревенщина всякая понаедет, бомжи разные. С этими не водись. Пускай баланду хавают. Смотри, кого тоже с воли греют, с ними корешись.

– А когда здесь баня?

– Че? Какая баня, дядя? Я ж тебе говорю, это не СИЗО. Здесь бани нету.

– Странно, а мне тут сказали…

– Кто тебе сказал? Разводят тебя как лоха. Че за крендель тебе такое выдал?

– Да сидел тут один, когда меня посадили…

– Кто такой? За че сидит, не говорил? Как выглядит?

– Да я недолго с ним пробыл, толком и не разглядел. И имени не спросил…

– Рыжий такой, лысоватый? Без зуба переднего?

– Да нет, вроде не рыжий.

– Кто ж такой, че за перец? Ладно, хрен с ним. …баня у него на ИВСе. Я валяюсь!

– А ты, я так понял, не в первый раз?

– Э-э, дядя, ну ты скажешь! Четвертая ходка. Первый раз по малолетке заехал. Тоже, на ровном месте. Там, чуваку, типа, ребра сломали. А он, прикинь, сам их сломал за день до этого. Весь квартал в теме был, а на нас повесили. И терпила, падла, тоже показал,