Сами ханты, немногословные, в крытых разноцветным сукном меховых малицах, с лицами, кажущимися суровыми и древними даже в среднем возрасте, переговаривались с русскими бабульками, торгующими елочными игрушками и плюшевыми мышами — символом приходящего года.

Прим. авт.: ханты — один из коренных малочисленных народов Югры, проживающих на севере Западной Сибири; щурогайки — местное название маленьких щучек, кисы — обувь из натуральной кожи и меха, аналог унтов; малица — верхняя одежда хантов из двух оленьих шкур: мехом внутрь и наружу, в виде рубахи с капюшоном и рукавицами

Настя нацелилась на небольшое ведерко клюквы. Надо протереть с сахаром и привезти родителям в Тюмень, мама просила. Может, купить щуку и что-нибудь себе приготовить?.. Девушка грустно усмехнулась, вспоминая бабушку, которая была яростным противником употребления местной рыбы, выстраивая прямую взаимосвязь между словами «щука» и «дифиллоботриоз». Сама девушка относилась к речной рыбе без предубеждения: всего-то нужно правильно приготовить! Прим. авт.: Дифиллоботриоз — паразитарная инвазия, вызванная лентецом широким. В ХМАО немало водоемов, где хищная рыба, щука, является инфицированной, становясь источником заражения для человека.

— Сколько стоит? — заинтересованно обратилась Настя к маленькой хантыйке, едва доходившей рослой девушке до плеча.

Та открыла рот для ответа и…

…вдруг уставилась на покупательницу со смешанным выражением ужаса и почтения в маленьких глазках, живых и черных, будто у проворной лесной белки…

— Эква… — пробормотала женщина, произнося первый звук словесного обращения как нечто среднее между «э» и «е», получилось почти «еква». — Не возьму денег…

Она несколько раз поклонилась, мелко кивая головой в меховом капюшоне. Настя оторопела, прислушиваясь к незнакомым словам, вылетающим в воздух с облачками теплого дыхания хантыйки: «улум ис», «энькор», «ем», «тапты» и многие другие, выпаленные женщиной в беспорядочном лопотании. Потом та, не переставая кланяться, указала на самое большое ведро с клюквой:

— Бери, эква. Бери без денег. Все, что нравится, твое.

Прим. авт.: автор оставляет за собой право дать перевод хантыйских слов несколько позже, когда понадобится узнать их подлинный смысл.

Белое перо из конверта. Выколотые глаза фотопортрета. Разбившиеся хрустальные ангелы. Рассыпанные старые снимки.

Все это закружилось у Насти в голове, вызывая мучительный приступ тошноты и вместе с тем — странное состояние плохо контролируемой ярости, напугавшее гораздо больше, чем звонок коллекторов и непонятное поведение хантыйки.

— Я … ничего не надо, я пойду… извините…

Ей показалось, что черные угольки глаз маленькой женщины сверлят взглядом так, словно хотят прожечь дыру в Настином пуховике. Морозова покачнулась и, возможно, упала бы в обморок на ровном месте, если бы не подоспевший вовремя звонок смартфона, который потребовал внимания хозяйки из-под молнии сумочки.

Девушка отбежала от торгового ряда, на ходу вынимая гаджет трясущимися руками. Вот он, незнакомый номер. Но тот или не тот, цифры-то Настя специально не запоминала!

Тот номер. Голос той самой Елены.

— Анастасия Юрьевна? Доброго вам дня еще раз. Вам удобно разговаривать?

— Да. — Сквозь зубы процедила Настя.

— Я забыла предупредить: вы не сможете никому рассказать о нашем разговоре. Нейроблокада действует с первого моего звонка.

«Нейроблокада». Что за ересь такая?

— Я заметила. — Настя перевела дыхание и спросила: — Чего ваше агентство от меня хочет?

Голос Елены не потерял приятных интонаций:

— Не мое. Я всего лишь глава филиала, не более. От вас или не от вас, пока говорить рано. Разбираться будем на месте, если вы готовы. Дело в том, что нам спустили факс, и счет… уже с процентами. Канцелярщина, знаете, вечно все запаздывает, и у нас тоже.

— Вы мне угрожаете?

— Нет, нет, что вы! — женщина, что назвалась Еленой, либо находилась в искреннем изумлении, либо умело его разыгрывала. — У нас работа такая, ничего личного и, простите за каламбур, ничего лишнего. Если у вас есть сегодня свободное время, можете прийти и поговорить. Не хотите гасить долг — не страшно, дело житейское. Распрощаемся, и вы все забудете в ту же секунду.

Краем глаза Настя увидела, что маленькая хантыйка что-то оживленно рассказывает своим спутникам, несколько раз махнув рукой в сторону несостоявшейся покупательницы клюквы. Теперь вся толпа хантов замерла и разглядывала девушку с неподдельным интересом.

— Так как, Анастасия Юрьевна? Вам удобно будет прийти в три часа дня? Если опасаетесь чего-то, можете взять с собой в попутчики кого угодно. Объяснить причину не получится, увы, уговорите под любым предлогом составить вам компанию.

— Хорошо. Я приеду. Называйте адрес…

ОМВО «Жизненный долг»

Через полчаса Настя сидела дома у Гульназ. Выйдя замуж, подруга съехала с родительской квартиры, перебравшись к супругу в дом-«свечку» все на том же проспекте Ленина. От базарчика у Сбербанка Насте всего-то пришлось вернуться назад на одну остановку.

Сейчас ее подруга расположилась в глубоком кресле, вокруг которого на журнальном столике, табурете и низкой тумбочке был расставлен ночной кошмар диетолога: блюдца, тарелочки и салатницы, полные вкусностей. Слева — жареный арахис, квашеная капуста и булочки. Справа — аккуратно нарезанная селедочка, свежие огурцы и огурцы же соленые. По центру — шоколадные конфеты, вазочка с привезенным из Башкирии от родни медом, а также — большое блюдо с горкой того, что русские называют «беляш», а башкиры и татары — «перемяч». Судя по аппетитному запаху, перемячи с сытной и сочной мясной начинкой были только что вынуты из духовки.

Сама Гульназ, радостная и с сияющими глазами, органично смотрелась посреди всего этого великолепия, сложив руки на заметно округлившемся животике, поглаживая оный и периодически разговаривая с будущим наследником семьи Юлдашевых. Мальчик должен был появиться на свет в первых числах февраля.

Настя в который раз подивилась потрясающим резервам метаболизма организма подруги детства: есть та могла что угодно, когда угодно, неделями лежать на диване, но при этом — не поправиться ни на грамм. Еще и похудеть ухитрялась, так что джинсы болтались. Во второй половине беременности подругу одолели прихоти, заставляющие смешивать самые несовместимые продукты и получать от этого гастрономическое удовольствие.

Муж Гульназ привычно сокрушался:

— Не в коня корм! Родственники говорят, голодом морю жену, плохой и жадный муж, наверное.

Сетовать на жадность Айрата многочисленная родня, постепенно перебирающаяся в Сургут, никак не имела права. Вожделенная третья шубка была подарена супруге, торговые дела самого Айрата шли неплохо, так что он уже собирался открывать второй магазин, набирая персонал из собственных близких, дальних и умеренно дальних родственников. Жену, которая была младше на десять лет, он обожал, а после гордой демонстрации теста с теми самыми «двумя полосками» — так просто пылинки сдувал. Гульназ выходила в декрет и не планировала возвращаться на работу бухгалтером в коммерческую фирму до тех пор, пока не родит третьего наследника или наследницу.