Тугарин постоял немного, пофыркал, вспоминая, как нелегко оказалось царевну в их злодейское логово затащить, и как мокро ему было меня в Гиблой реке выискивать. Надеялся, наверное, что я того стою…

Потом просто развернулся и ушел, не забыв запереть дверь. Связка злорадно звенела, когда он проворачивал ключ в замке. Я лежала, не двигалась — выжидала.

Кощеем Бессмертным нянюшки пугали меня с самого мальства, обещаясь отдать меня ему после каждой достаточно серьезной шалости. Сначала я боялась и плакала, потом просто боялась, к тринадцати годкам уже начала храбриться, в шестнадцати уверилась, что даже сам Кощей мне не страшен и смело огрызалась, требуя подать его мне прямо сюда. Уж тогда-то я ему покажу…

Лучше бы, наверное, боялась, с дядькой глупостями не занималась и в горнице безвылазно сидела, вышивкой занимаясь. Тогда бы не решила по дурости своей непроходимой, от жениха сбежать, смиренно приняла бы свою судьбу и сейчас не в темнице томилась, а дома, к отъезду готовилась. Раздражаясь на сенных девок и нервничая из-за предстоящей поездки в столицу.

Вместо этого я раздражалась на себя и нервничала из-за неминуемой встречи с Кощеем. Конечно, дурой я не была, и прекрасно понимала с кем Тугарин разговаривал, но одно дело в присутствии Бессмертного бесчувственной прикидываться, и совсем другое — смелой и не запуганной.

Были серьезные опасения, что не сдержусь я и расплачусь.

Недолго позвякав ключами, Тугарин повесил их на крючок, рядом с дверью, в недосягаемом для меня месте, будто бы издеваясь. Я лежала не шевелясь, ждала пока он не уйдет, потом еще немного — просто для порядка и на всякий случай. И лишь убедившись, что Змей меня покинул наверняка, медленно села на постели…хотя, какая это постель? Ни перины, ни одеял или подушек — только тонкая подстилка и прохудившееся в некоторых местах покрывало.

Повезло очень, что Водяной меня сразу высушил, будто играючи, всего-то подув мне на макушку: высушил и волосы, и одежду, и даже сапог…сапог, к слову, так и остался у Водяного. Один я в реке потеряла, вместе с Марькой, а второй мне был уже без надобности — босой и то удобнее.

Не помоги он мне, сейчас бы мерзла на сквозняке. Не то, чтобы я так не мерзла, но прекрасно понимала, что мокрой мне бы здесь совсем туго пришлось. Ребенком я была не болезным, дядька выправил да закалил, но даже его уроки не спасли бы меня от переохлаждения.

Зябко поджимая ноги, я дошла до двери, честно попыталась дотянуться до связки ключей — ржавых, длинных и каких-то даже хищных, в неверных отсветах магических факелов будто бы щерящихся на меня резкими бороздками. Выпачкала рукав в сырую ржавчину — старыми здесь не только ключи были и ободрала локоть в кровь, когда раздраженно руку из решеточного плена возвращала.

Это можно было считать последней каплей. Я и так многое вытерпела, не сорвалась, потому что понимала, что побег от жениха — серьезная повинность и мне за нее ответ держать предстоит. Но…не настолько мой проступок был страшным, чтобы меня узницей делать и в темнице запирать!

Я не заслужила!

Пнув проржавелые, как и все здесь, цепи, я больно отбила пальцы о железный, тяжелый ошейник и разрыдалась, свалившись на пол рядом с возмущенно звякнувшими кандалами, что зловеще вспыхнули полустертыми, защитными рунами на мой раздраженный взгляд.

Использовали их в прежние времена судя по всему часто, а потом вот забросили…давненько забросили, если быть совсем точной.

Слезы еще не высохли, а я, вытирая нос рукавов (увидели бы нянечки чувств бы лишились) уже полезла под кровать, смотреть, к чему эти цепи крепились.

Крепились они к внушительному кольцу. Шикорому, надежно вбитому в пол…

— Это ты тут что ли буянишь? — тоненький, срывающийся на писк голосок, меня напугал. Изрядно струхнув, я дернулась, ударилась затылком о кровать, стальную, тяжелую, будто вросшую в камень, и выползала тихо постанывая, потирая шишку и ругаясь.

Ругалась теми самыми словами, которые дядька не разрешал своим дружинникам при мне вспоминать. Но они о приказе часто забывали, когда воеводы не было рядом, а я исправно запоминала все слова и выражения, и даже могла примерно представить, когда и по какому поводу их стоит употреблять.

Смышленая была, что тут говорить. Ну…раньше была. А потом косу отрезала и все как-то сразу разладилось.

У двери, держась за прутья лапками передними лапками стояла большая, откормленная, белая крыса с длинным шипастым хвостом.

— Ты невоспитанная, да? — спросила она, красные глазки-бусинки смотрели на меня с наглым любопытством.

— Что?

— Воспитанные девки таких слов не знают. Даже когда я в горницу из темного угла выскакиваю не знают.

— А невоспитанные? — сдавленно спросила я. Сил не было даже на то, чтобы удивляться. Слишком много всего произошло за последние часы. Кривая тропка, Гиблая река, русалки, Водяной… Варвара. И Тугарин, Тугарин, везде Тугарин.

Я слишком устала и не могла найти в себе сил на адекватную реакцию, что должна была бы последовать при встрече с говорящей крысой…проще говоря, визжать или падать в обморок я не стала.

— Невоспитанных я еще не видел. — честно призналась крыса…крыс. Потом спохватился и добил меня вежливым. — Но где мои манеры? Позвольте представиться, Мышь.

— Мышь… — повторила я отупело.

— Мышка-Норушка, если быть точнее. Но ты, невоспитанная девочка, можешь звать меня Мышь.

— Василиса. — представилась я. Не хотелось просто быть «невоспитанной девочкой», не для того в меня нянюшки знания разного толка вбивали, чтобы крыса, будь она даже Мышкой-Норушкой, сомневалась в моем воспитании. Я не невоспитанная, просто всесторонне развитая…

Мышь кивнул, дернул носом и решил бросить меня одну в этой темнице.

— Познакомились, а теперь я, пожалуй, пойду.

Я не могла этого позволить. Не могла допустить, чтобы единственная надежда на спасание вот так просто ушла, помахав мне на прощание шипастым хвостиком…

— Подожди!

Мышь остановился, со странным торжеством поглядев на меня. Плохой у него был взгляд, да и самодовольный вид остроносой мордочки должен был бы меня насторожить, но я хотела на свободу и хотела домой. И цену за свободу признала справедливой. Он помогает мне выбраться из клетки и замка, и доводит до владений Водяного, я угощаю его сыром.

Я была не против, я считала плату за спасение не такой уж большой. Мышь не понимал, чему я так радуюсь, но по стене к ключам карабкался проворно и быстро, на пол скинул и тут же ко мне потащил.

И даже не сильно торопил, пока я лихорадочно подходящий ключ выбирала.

А уже после, когда я со зловещим скрипом дверь открыла, да свободу почувствовала, легко забрался по одежде мне на плечо и важно потребовал:

— А теперь пошли на кухню.

Я замялась, желая уговорить его согласиться на сыр с кухни моего батюшки. Раз уж он из темного угла в светлицу человеческих девок выскочить может, то и на кухню в княжьем доме способен будет попасть, а уж я-то его там не обижу. Отблагодарю от всей своей человеческой души…