Господи, ну почему он, и почему сейчас? И кто его просил подходить так близко!

– Конечно больно, это же кипяток! – испуганно восклицаю. – Снимай скорее футболку, пока ткань не усилила ожог!

Руслан послушно сдергивает с себя футболку, а я бросаюсь к мойке и хватаю с держателя кухонное полотенце. Намочив его под холодной водой, отжимаю и возвращаюсь к парню. Сложив полотенце вдвое, осторожно прикладываю его к поджарому животу, где на смуглой коже уже успел заалеть ожог.

– Снег, ты меня не только тут обожгла, надо посмотреть ниже.

– Только попробуй расстегнуть ширинку! Сначала я уйду.

– Алис, а может просто руками остудить? Поверь, это лучше сработает. Я точно знаю, что мне надо.

– Лучше сработает, если ты обратишься в больницу, и как можно скорее!

– Из-за такой ерунды? Не парься, заживет, как на дворняге. Уй!

Я переворачиваю полотенце другой стороной и вновь прикладываю к пострадавшей коже, не на шутку испугавшись.

– А если нет? Если останется шрам?

– И что? – беспечно хмыкает парень. – Ты его уже оставила в моем сердце. Будет еще один!

Только теперь я поднимаю голову, чтобы встретиться с темными глазами Марджанова, смотрящими на меня очень близко и внимательно из-под длинной челки.

– Руслан, – удивленно спрашиваю, – ты можешь хоть когда-нибудь быть серьезным?

Но даже честно отвечая, он умудряется приподнять уголок рта.

– Могу. Но зачем?

– Ты меня напугал! Что ты здесь делаешь в такое время? На часах почти двенадцать ночи, и это точно не время для гостей!

Однако смутить его невозможно, и Руслан запросто отвечает, как будто это все объясняет:

– Пришел посмотреть, что делаешь ты.

– Марджанов, ты издеваешься? Я спрашиваю, почему ты на нашей кухне, а не у себя дома? И почему ты торчишь за моей спиной!

– Я тебя не видел три дня. И просто пришел поздороваться. Привет, Алиса.

Привет?

Ну что такому скажешь. Глаза смотрят прямо, словно не лгут. Если этот парень когда-нибудь вырастет и станет серьезнее, я очень удивлюсь!

Я прихлопываю полотенце к его животу и отворачиваюсь, не понимая, что меня больше смущает – его взгляд, слова или голая грудь, ставшая почти мужской.

– Держи. Я поищу в аптечке пантенол. Надо обработать ожог, пока ты не покрылся волдырями. Но, пожалуйста, не подкрадывайся ко мне так больше. Мне не нравится чувствовать вину за то, чего могло не быть.

– Если к тебе не подкрадываться, Снег, – отзывается Руслан, – то ты к себе не подпустишь. А я хочу подойти. Видишь, у меня нет выбора.

Мне нельзя оборачиваться и нельзя нервничать, я должна оставаться спокойной. Но рядом с этим парнем меня всегда штормит от волнения.

– Почему… почему ты всегда выбираешь не те слова, Марджанов? – я глухо и в сердцах выдыхаю. – Конечно, нет! У меня есть…

Его лицо кривится. Я понимаю это по изменившемуся тону.

– … Придурок, который оставил тебя голодной! Я все слышал из комнаты Ромки. Этот твой Рыбкин – идиот! И ты его совсем не знаешь!

Я так и застываю, напрягшись в спине. Эти двое вчерашних мальчишек – мой брат и его лучший друг – слишком много себе позволяют! Открыв шкафчик с аптечкой, продолжаю искать лекарство.

– А вы с Ромкой чем лучше? – холодно отвечаю. – Я ужасно устала сегодня и не закончила работу. Я еще не знаю, когда лягу спать, но должна готовить, чтобы элементарно поесть, потому что вы оба оставили холодильник пустым, и не подумали, что вы тут не одни.

– Так, может, тебе помочь, Алиса? Я могу.

Я нахожу баночку пантенола и взбалтываю ее. После чего возвращаюсь к парню. Он убрал полотенце, бросив его к футболке на стул, и подойдя ближе, я утыкаюсь взглядом в голый, упругий живот, на котором слишком низко сидят черные джинсы.

Ткань у пояса намокла, а кожа покраснела еще больше. И по-хорошему Руслана не мешало бы положить, чтобы обработать живот в лежачем положении. Но на такое я никогда не решусь, зная, что он молчать не будет, и мое сердце будет биться слишком быстро от его откровенных шуточек.

Я вообще не представляю, как мне его касаться.

Наверняка сомнения отпечатываются на моем лице, потому что, когда я пробую, работает ли баллончик, и поднимаю глаза на парня, он отрицательно дергает подбородком, словно догадавшись о моих мыслях.

– О, нет, Снег! Я не умею, – озадаченно предупреждает. – Эта белая дрянь точно упадет мне на штаны, и мать будет в шоке от моей распущенности. Она и так обо мне не лучшего мнения, так что «это» я в руки не возьму!

– А хоть кто-нибудь думает о тебе хорошо, Марджанов?

Он поднимает бровь, будто задумывается. Но ему настолько все равно, что я могу предугадать ответ.

– Да мне пофиг.

– Ладно, – сдаюсь. Не оставлять же его без помощи, раз уж во мне причина этого ожога. – Я помогу, только стой спокойно.

Я выдавливаю пену на ладонь и немного наклоняюсь к парню, чтобы нанести ее на кожу. Взяв средство на пальцы, осторожно касаюсь живота Руслана, и он замирает под моей рукой, приподняв на вдохе грудь.

Или мне так кажется, что замирает, превратившись во внимание, потому что тишина на кухне просто оглушающая, и прикосновения ощущаются намного интимнее, чем наш неудавшийся поцелуй.

– Больно?

– Нет. Чистый кайф, Снег! Нежнее твоих рук могут быть только твои губы. Продолжай, детка. Ты так здорово пахнешь. Что это, фиалка? Черт, я понятия не имею, как пахнут фиалки, но знаю, как пахнешь ты.

О, господи. Даже представить страшно, до каких вершин дорастет этот соблазнитель, не считающийся с границами! Но то, что я и сама чувствую, заставляет меня нервничать. Ничего похожего я не ощущаю, когда касаюсь Влада, и ни о чем подобном не думаю.

И не теряю способность говорить, слушая в тишине наше дыхание.

Руслан вдруг дотрагивается до моих волос и снимает с них заколку, заставив еще влажные пряди рассыпаться по моей спине и плечам. Я тут же отрываю пальцы от его живота и распрямляюсь, потеряв способность к речи окончательно. Застываю, ощущая редкий жар смущения на щеках, до того прикосновение Руслана горячее.

– Прекрати.

– Что?

– Сам знаешь.

– Не могу.

Я поднимаю голову, чувствуя тяжесть ресниц, чтобы посмотреть в лицо парня.

Сейчас мне точно не до его игр и забав. Это все слишком! И если ему хочется веселиться, то придется вернуться к Ромке. Эти двое друг друга стоят.

Но лицо Руслана серьезное и на удивление сосредоточенное, хотя говорит он совершенно в своём духе:

– Черт, Снег,