Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ого! – сказала Акими. – Вы гляньте на статуи. Какие-то они полуголые.
– И как будто сделаны из мрамора, – добавила Сьерра.
– Точно, – согласилась Акими. – Полупрозрачный такой мрамор.
В полукруглых нишах под Чудо-Куполом расположились десять трехмерных статуй, просвечивающих мертвенно-зеленым светом. Это были голограммы.
– Они все похожи на Геракла, – сказал Кайл, когда у него голова закружилась от всех этих мускулистых борцов, метателей копий и дисков, бегунов. – Кроме вон той, с лошадью.
– Кажется, это спартанская царевна Киниска, – сказала Сьерра, которая, конечно же, прочла кучу книг по истории. – Она выиграла гонки на запряженной четверкой колеснице в 396 году до нашей эры, а потом еще раз – в 392 году до нашей эры. На античных Олимпийских играх.
Акими подняла бровь:
– А это точно не героиня книжки «Конь и его девочка»?
– Точно, – рассмеялась Сьерра.
– Сердечнейше приветствую всех собравшихся и желаю им всяческого благополучия! – громыхнул голос мистера Лимончелло из динамиков, где как раз затихли последние звуки фанфар. – Спасибо, что пришли! Итак, час настал! Сейчас я сделаю грандиозное, колоссальное, наиважнейшее заявление!
Кайл задержал дыхание и скрестил пальцы.
Он и впрямь надеялся, что их с друзьями снова позовут сниматься в рекламе.
Быть знаменитым оказалось здорово.
И к тому же совсем не трудно.
Слепящие лучи прожекторов скользнули по балкону второго этажа и сошлись на стоящем там мистере Лимончелло.
Мистер Лимончелло подбежал к ближайшей спиральной лестнице – прожекторы поворачивались следом, – съехал вниз по перилам и соскочил, сделав при этом изящное обратное сальто. Коснувшись пола, его ботинки сначала закудахтали по-куриному, а потом издали коровье мычание.
– Доктор Зинченко! Напомните мне, пожалуйста, никогда больше не одалживать обувь у старика Макдональда.
Сегодня мистер Лимончелло был одет в красно-голубой мундир времен Войны за независимость, воротник-жабо и плащ с пелериной. Наряд довершала треуголка с плюмажем. Мистер Лимончелло достал медный колокольчик и зазвонил. Громко-прегромко.
– Добро пожаловать, мальчики и девочки, друзья и родственники, а также уважаемые представители прессы.
Мистер Лимончелло улыбнулся в сторону направленных на него телевизионных камер.
– Кларенс! Клемент! – Он снова позвонил в колокольчик. – Принесите, пожалуйста, сегодняшнюю почту.
В зал вошли Кларенс и Клемент, дюжие близнецы, отвечавшие за безопасность в библиотеке мистера Лимончелло. Рядом с ними катили шесть роботележек, доверху загруженных мешками с печатью почты Соединенных Штатов.
– Доктор Зинченко, сколько писем на аналогичную тему мы получили по электронной почте?
Доктор Зинченко нажала несколько кнопок на суперсовременном смартфоне, который висел у нее на поясе. Сегодня доктор надела ярко-красный брючный костюм.
– Около миллиона, сэр.
– Миллиона? – содрогнулся мистер Лимончелло. – Бог ты мой, ну просто тридцать три несчастья! Впрочем, не тревожьтесь, в конце, как известно, всегда бывает хеппи-энд. Видите ли, дорогие мои читатели, все остальные дети нашей замечтательной страны хотят доказать, что они тоже могут стать чемпионами-книголюбами. Итак, слушайте и не говорите, что не слышали!
Кайл заткнул уши. Мистер Лимончелло махал колокольчиком как безумный.
– Объявление из Александриавилла всем пятидесяти штатам. Я, Луиджи Л. Лимончелло, выдающийся создатель игр и развлечений, с радостью объявляю об открытии игр, в которых возродится дух и слава древних Олимпиад, некогда проходивших в Олимпии – в Древней Греции, конечно, а не в столице штата Вашингтон. Итак, я объявляю об открытии первых в мире Библиотечных Олимпийских игр! И пусть они раз и навсегда покажут, кто является истинным чемпионом-книгочеем нашей свободной страны и рыцарем без страха и упрека. Доктор Зинченко!
– Да, мистер Лимончелло.
– Насколько мне известно, вы знакомы с огромным количеством выдающихся библиотекарей – я бы даже сказал, библиотекарей на все сто. Не будете ли вы столь любезны обратиться к ним с предложением организовать региональный тур?
– Займусь немедленно, сэр.
– О, это вполне может подождать до завтра. Разумеется, я все оплачу. Включая все сто.
– Разумеется, сэр.
– Соберите самых лучших, самых умных книгочеев, любителей исследований, геймеров. Первая Библиотечная Олимпиада начнется двадцатого марта. Древние греки устраивали свои игры летом, ну а мы начнем в первый день весны.
Доктор Зинченко лихорадочно вбивала распоряжения в планшет.
– Сколько человек должно быть в каждой команде? – спросила она.
– Пятеро, – ответил мистер Лимончелло. – Столько же, сколько в команде Кайла. Я официально приглашаю участвовать героев нашего города – пусть они защитят свою корону… кстати, раз уж у нас тут все по-гречески и с помпой, то вместо короны возьмем лавровый венок.
Кайл сглотнул.
Опять соревнования?
И состязаться придется с самыми крутыми библиотечными ботанами страны?
Ему это совсем не нравилось. Ему нравилось быть чемпионом, и чемпионом он остаться и хотел.
– Э-э, сэр… – сказал Мигель, поднимая руку.
– Да, Мигель.
– Хейли Дэйли уехала в Голливуд. Нас теперь четверо.
– А как же Эндрю Пекельман? – спросил мистер Лимончелло. – Ведь он смухлевал в игре лишь под влиянием некоей личности, называть которую мы здесь не будем.
Тут мистер Лимончелло вдруг расчихался, но почему-то в чихании отчетливо слышалось «Ап-чхарльз ап-чхилтингтон».
– Эндрю играть не станет, – сказал Мигель. – Он говорит, что терпеть не может библиотеки.
– Ах ты, господи. С этим определенно надо будет что-то сделать. Ну что ж, пусть тогда в каждой команде будет по четыре игрока. В точности как та четверка лошадей, что была запряжена в колесницу спартанки Киниски.
«Ага, – подумал Кайл, – Сьерра правильно угадала. Как всегда».
– Когда олимпийцы для нашей Олимпиады будут отобраны, – продолжал мистер Лимончелло, – они приедут в Александриавилл, и двенадцатиборье начнется!
– Что начнется? – переспросила Акими.
– Двенадцатиборье. Ну, как десятиборье, только игр не десять, а двенадцать.
– А почему двенадцать? – спросил Кайл, уже подсчитывая, сколько побед потребуется его команде, чтобы выиграть и сохранить титул чемпионов.
– Потому что «двенадцатиборье» – это такое слово, которое очень трудно быстро сказать с полным ртом молочных шоколадок. Так ведь?