Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он былнеаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых имподданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить наслужбу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейшийшурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a lavotre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по-своему, апо-моему. ] — он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но незажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и,разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам незная куда и зачем, по дорогам Польши.

Увидав русского генерала, он по-королевски, торжественно, откинулназад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел нафранцузского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значениеБалашева, фамилию которого он не мог выговорить.

— De Bal-macheve! — сказал король (своей решительностьюпревозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), — charme de faire votreconnaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] — прибавилон с королевски-милостивым жестом. Как только король начал говорить громко ибыстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам незамечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положилсвою руку на холку лошади Балашева.

— Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu`ilparait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне, ] — сказал он, какбудто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.

— Sire, — отвечал Балашев. — l`Empereur mon maitre ne desirepoint la guerre, et comme Votre Majeste le voit, — говорил Балашев, во всехпадежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, какваше величество изволите видеть… ваше величество. ] с неизбежной аффектациейучащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.

Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как онслушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет своиобязанности: ] он чувствовал необходимость переговорить с посланникомАлександра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и,взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейсясвиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Онупомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск изПруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно икогда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требованииэтом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:

— Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? —сказал он неожиданно с добродушно-глупой улыбкой.

Балашев сказал, почему он действительно полагал, чтоначинателем войны был Наполеон.

— Eh, mon cher general, — опять перебил его Мюрат, — jedesire de tout mon c?ur que les Empereurs s`arrangent entre eux, et que laguerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезныйгенерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою ичтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее. ] — сказалон тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотряна ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о егоздоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени вНеаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюратторжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и,помахивая правой рукой, сказал: — Je ne vous retiens plus, general; je souhaitele succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успехавашему посольству, ] — и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестядрагоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.

Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьмаскоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи сНаполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его уследующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командиракорпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.

Даву был Аракчеев императора Наполеона — Аракчеев не трус,но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначекак жестокостью.

В механизме государственного организма нужны эти люди, какнужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся,как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства.Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, личновыдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность,необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе прирыцарски-благородном и нежном характере Александра.

Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы,сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютантстоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был одиниз тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, длятого чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорнозаняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вывидите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», — говорило выражение еголица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы,встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорнуюдеятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева.Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянувчерез очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом,лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобноусмехнулся.

Заметив на лице Балашева произведенное этим приемомнеприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.

Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему толькопотому, что Даву не знает, что он генерал-адъютант императора Александра и дажепредставитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание иназначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал ещесуровее и грубее.

— Где же ваш пакет? — сказал он. — Donnez-le moi, ijel`enverrai a l`Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору. ]