Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, чтоимператор Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с темусловием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые императорАлександр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить врескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашевпомнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется наземле русской», но какое-то сложное чувство удержало его. Он не мог сказатьэтих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобыфранцузские войска отступили за Неман.

Наполеон заметил смущение Балашева при высказываниипоследних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Несходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, началговорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольнонаблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось,чем более он возвышал голос.

— Я желаю мира не менее императора Александра, — начал он. —Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцатьмесяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуютот меня? — сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жестсвоей маленькой белой и пухлой рукой.

— Отступления войск за Неман, государь, — сказал Балашев.

— За Неман? — повторил Наполеон. — Так теперь вы хотите,чтобы отступили за Неман — только за Неман? — повторил Наполеон, прямо взглянувна Балашева.

Балашев почтительно наклонил голову.

Вместо требования четыре месяца тому назад отступить изПомерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстроповернулся и стал ходить по комнате.

— Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман дляначатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назадотступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.

Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опятьостановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгомвыражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левойикры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grandsigne chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак, ] — говорил онвпоследствии.

— Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу,можно делать принцу Баденскому, а не мне, — совершенно неожиданно для себяпочти вскрикнул Наполеон. — Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы непринял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии?— император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как яиздержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно— вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что онадала вам? — говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того,чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только длятого, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту иошибки Александра.

Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказатьвыгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытиепереговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее онбыл в состоянии управлять своей речью.

Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобытолько возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое,чего он менее всего хотел при начале свидания.

— Говорят, вы заключили мир с турками?

Балашев утвердительно наклонил голову.

— Мир заключен… — начал он. Но Наполеон не дал ему говорить.Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с темкрасноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованныелюди.

— Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получивМолдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я далему Финляндию. Да, — продолжал он, — я обещал и дал бы императору АлександруМолдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бымог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бырасширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая немогла бы сделать более, — говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходяпо комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самомуАлександру в Тильзите. — Tout cela il l`aurait du a mon amitie… Ah! quel beauregne, quel beau regne! — повторил он несколько раз, остановился, досталзолотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.

— Quel beau regne aurait pu etre celui de l`EmpereurAlexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасноецарствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствованиемогло бы быть царствование императора Александра!]

Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашевхотел заметить что-то, как он опять поспешно перебил его.