– Прекратите, – пискнул секретарь и затих, когда рыжая облокотилась спиной на его колено.

– Рэй, а ты хорошо знал Ноттэ? – отчего-то спросила Зоэ, наблюдая, как рубаха летит в угол. – Говорят, ты заказал себе эсток на юге. У Ноттэ ведь был именно эсток.

– Не эсток, а саблю, и не на юге, а здесь, и не заказал, а взял даром у Абу. Н-ну… приступим! Могла бы хоть охнуть, – упрекнул Эспада, укладывая на ступеньки оружие. – Или попробовала б сбежать вон туда, вверх по лестнице. Зоэ, ты уже танцевала с кем-то?

– Ты пес, а не змея. Кортэ – твой намордник, да и Альба тоже, – мстительно сообщила Зоэ, рассматривая смуглую кожу голого по пояс дона Эппе, прослеживая взглядом два крупных светлых шрама, на груди и на боку. – Ты что, надумал учить меня танцу? Всерьез?

– Я бы и прочему научил, – пообещал Эспада, глядя в упор и снова силой укладывая узкую ладонь себе на грудь. – Ближе. Ты для кого дышишь, мы ж танцуем, а мне даже не тепло. И тебе еще не в чем каяться. Ближе. Пока что ты хуже шлюхи: ни души, ни опыта. Еще раз отведешь глаза и дернешься назад, вспорю платье от горла до подола, вот здесь, чтобы стыд помог тебе наступать, пряча прореху, а не отодвигаться, давая всем её рассмотреть.

Зоэ глядела в темные глаза и едва решалась дышать старым перегаром, чесноком, дорогой восточной отдушкой на масле, кислым молодым вином, потом, подгнившей рыбьей чешуей, речной водой и еще невесть чем, что в смеси и есть – нынешний чуть пьяный Эспада. Сердце отчаянно колотилось в ребра, норовя выломать брешь и сбежать, ему было страшно от неведомого и внезапного. Зоэ, не слушая трусливое сердце, сделала один крошечный шаг вперед, уперлась подбородком в смуглую кожу возле ключиц королевского пса. Эспада не воевал с детьми, но он воистину был – пес, и это Зоэ помнила накрепко. Псы не рвут только тех, кто их не боится, однако же довольно на волос дрогнуть, на миг выказать смятение…

– Я расскажу тебе главное, – одобрительно усмехнулся Эспада, отступил на полшага и медленно, очень медленно начал вести вверх трепещущие, легкие руки, неизменно остающиеся в полуладони от боков Зоэ. Крепкие пальцы плели узор танца, не касаясь кожи, но тепло Зоэ ощущала. Тепло и дыхание, вместе они рождали мучительную и сладкую нутряную дрожь. Эспада снова зашептал: – Пес – не то слово. Увы для нас, мы все быки на площади. Увы для вас, почти все девки – тряпки. Красные тряпки… Мы бросаемся, не замечая подвоха – и рвем тряпки, и топчем, и нет нам радости, одна злоба да жажда. Пустота за тряпкой, а мы-то ждем иного.

Жар крупных ладоней, не касающихся даже ткани платья, вопреки всему ощущался кожей с каждым мигом полнее и плотнее, и оттого голова кружилась, глаза норовила закрыться, пряча неведомое во тьме… Зоэ закусила губу, стараясь не дышать, запретив себе слабость. Затем тряхнула головой, решительно и глубоко вздохнула, качнулась вперед и оживила пальцы рук, окончательно принимая вызов и впуская танец в крошечный тесный мир, половину которого занимал Эспада.

Явь нелепо вывернулась, замкнулась как-то иначе, отделила танец от всего постороннего, вышвырнула его из привычного бытия в иной, неведомый круг.

В ушах зазвенела невесть откуда рухнувшая тишина, разбитая на дольки ударами кастаньет. Маленький закут у лестницы перестал существовать, рассыпался обрывками ткани мира. Всюду томилась пустота, пронизанная глухим ночным безветрием. Таким чуждым и давящим, что Эспада уже не вызывал опасения, он теперь стал – единственной преградой мертвенной пустоте. Только в его дыхании еще и жил настоящий ветер…

– Южный, – одними губами шепнула Зоэ, уже без трепета делая новый шаг, чтобы плотнее прильнуть к живому, утвердиться в опасной пустоте. – Будь ты нэрриха, звался бы, пожалуй, Сефе. Зефирий…

Собственные руки взметнулись крыльями, готовыми смять пустоту и нарушить тягучий рисунок приготовления к танцу, где первые шаги лишь создают настрой. Зоэ закинула руки дальше за спину, прогибаясь и поворачиваясь, чтобы сперва лечь на сгиб локтя Эспады, а затем спиной прильнуть к теплу его груди – как к стене, ограждающей от чуждости.

Сознание вспорхнуло роем птах, ни одна мысль не давалась в руки, обтекая их и пребывая в постоянном, настороженном движении.

– Увы для быков, – шепнул в ухо Эспада, но голос его прозвучал глухо, будто издали: – иногда мы нарываемся на вас, держащих красную тряпку, вооруженных, играющих с нами. Вы доводите нас до исступления и рвете нам сердце. Затем уходите под крики восхищенной толпы, ведь вам вся жизнь – танец, а быки-то умирают.

– Почему так пусто? – ужаснулась Зоэ, но слова не пожелали выговариваться, тьма глотала звуки, тьма впитывала их, оставаясь лишенной движения.

Зоэ более не видела ни лестницу, ни секретаря, ни девку, которая так же старательно и бестолково брякала старыми, дающими надтреснутый звук «каштанками», дешево сработанными из какого-то не очень плотного дерева. Тьма обступала и казалась густа, она душила, норовила связать. Но – не могла. Зоэ негромко рассмеялась, осознав: чуткость к ветру по-прежнему при ней, и никакая тьма не лишит плясунью дара быть солнцем, то есть прямо теперь – единственным светочем тесного мирка, обреченного без неё прозябать в вязком безветрии.

Ладони у Эспады были горячие, двигался он безупречно и даже, пожалуй, вдохновенно. Но создать в пустоте хотя бы эхо, изгнать мрак и наполнить жизнью самую малую область вывернутого мира мог только настоящий сын ветра. Зоэ понимала это и выстукивала невидимый пол звонкими подковками подошв, словно звала… но отклика не получала. Вдруг пришла мысль: ветер и огонь слабы друг без друга, ветру не хватает тепла, огню – дыхания, поодиночке им не одолеть холодную пустоту. Сейчас всё вдвойне худо: недостает и ветра, и огня…

Отчаяние нарастало, руки метались, оттесняли мрак – и вязли в нем. Все было безнадежно, пока не шевельнулось на плече – а может, даже под кожей? – нечто невесомое, но важное. Тьма отшатнулась, звук впервые проник в пустоту. Нечто вздохнуло, уютнее устраиваясь в тесном мирке, заполняя его, глада волосы, перебирая пряди… И пространство стало пригодным для пребывания. Эспада обрёл сходство с настоящим сыном ветра, от его танца жар так и лился с юга, с родной его стороны…

Зоэ обратила лицо к теплу, ощущая в волосах струйки ветра, как пальцы… улыбнулась и замерла в полноте сбывшегося танца, в спокойной усталости завершенного дела.

– Все, я труп, – прошептал Эспада и рухнул на ступеньку.

Зоэ с удивлением осмотрелась, балансируя руками. Не нашла опоры и обняла дона Эппе за шею. Тот оттолкнул, и пришлось искать новую опору – перила лестницы, фигурку птицы на самом их краю. Вцепившись в шею птицы, Зоэ пережила миг выворачивания мира, на сей раз в обычность: сполна осозналась лестница, пыльный полумрак… Вон рыжая девка, она, не унимаясь, тюкает кастаньетами. А вот и секретарь королевы, он сидит и изнывает, не имея мужества улизнуть и донести Изабелле о происходящем. А еще, гниль такая, тайком щупает рыжую за бок.

– Рэй, а куда мы провалились? – нахмурилась Зоэ, припоминая холод, тьму и пустоту. Танец отнял многовато сил, теперь это сделалось очевидно. Пришлось нащупать стену, прижаться плечом, оседая на ступеньку. – Необычно получилось – вдвоем. Ты действительно научил меня новому.