«А ведь казаки хитростями своими славятся — вот что нужно мне использовать. Им стимул хороший нужен — ведь солдат воюет за славу, а казак за добычу. Значит, нужно им такие „вкусные пряники“ посулить, чтобы каждый казак собственную выгоду прочувствовал».

— Слушай меня, Федор Владимирович. Ты генерал-майором был, но по интригам Меншикова и чина, и добра лишился. Так?!

— Государь, он от расплаты не уйдет, то дело мое. Связанным по рукам и ногам князя к твоим ногам брошу, или только одну его голову!

В голосе казака прозвучала такая убежденная мрачная решимость, что Алексей насчет участи «светлейшего» не сомневался — убьют, живым брать не станут, тут личный счет имеется по делам давним.

— Прежде чем он умрет, успеет отдать приказ убить моих генералов! А мне этого не нужно! А посему…

Алексей сделал паузу, и решил сделать предложение, от которого ни один из казаков не откажется.

— Верни мне генералов живыми! Тем твоим казакам, что их от неволи и смерти спасут, за каждого пленника по тысяче рублей дам, пусть делят меж собой по совести. За каждого спасенного генерала по тысяче, а вот за живого фельдмаршала десять тысяч рублей! Золотом!

Лицо Шидловского вытянулось от изумления, в глазах загорелся алчный огонек — сумма, брошенная на кон, была впечатляющей. Головокружительные деньжищи, что и говорить — фрегат построить и оснастить можно, и команде за год вперед жалование выплатить. Алексей, видя такое, решил усилить натиск, и повысил ставки.

— Вернешь мне Бориса Петровича живым — генерал-поручиком станешь немедленно. Кавалером шейного креста ордена святого Александра Невского — первым по списку! И всем казакам, что моих генералов из беды выручат, золотые и серебряные кресты самолично вручу, и чины следующие пожалую, с грамотами от моего имени! Хрен с Меншиковым — можете его упустить, но фельдмаршала с генералами возверните!

— Великий государь! Дозволь к полкам ехать, время не терпит!

Шидловский стал напряженным как тетива натянутого лука, и стоило Алексею кивнуть, как сорвался с места, запрыгнул в седло подведенного к нему коня, гикнул своим черкасам, и только перестук копыт раздался, да пыль взметнулась по дороге.

— Это я с нужной карты зашел, — пробормотал Алексей, глядя вслед казакам. — Думаю, он с Алексашкой сторгуется просто, найдет подходец. А денег не жалко — люди мне намного дороже! Нет, какие добрые у казаков кони, куда там драгунским и стрелецким лошадкам…

Печальный вздох вырвался невольно — Сивко удрал прямо от кареты, задрав хвост. Дернул так, что только его и видели, никто не смог удержать. Видимо, умный конь посчитал, что приказ выполнен и решил немедленно возвратиться к сотнику, что скорее был для него не хозяином, но другом. О подобном отношении казаков к своим коням он прежде читал, но не верил, да и не представлял, что копытный может быть настолько умным.

— Пленников немедленно приведите, поговорить с ними хочу, — Алексей повернулся к стрелецкому полковнику, что стал комендантом гарнизона вместо изменника Балка. Одно утешало — к генералу примкнуло лишь полтора десятка изменников, крайне ничтожная величина в сравнении с теми тремя полками, что находились под его командованием. Примерно один из двух сотен служивых оказался иудой — а потому на войска можно уверенно полагаться, хотя паршивая овца в любой отаре найдется.

Бой за город был упорный — все же преображенцы слишком страшный противник, умелый, сплошь ветераны войны со шведами. И что худо — Петр подбирал в свои «потешные» рослых и физически крепких солдат, фанатично ему преданных. Ведь седоусые сейчас вояки были товарищами его детских игр, выросли вместе с царем, многих он знал по имени, был крестным отцом их детей — а такая царская честь дорогого стоила. Потому дрались яростно — сотню трупов насчитали на улицах, да дюжину беспамятных раненных собрали — лекари говорили, что вряд ли выживут. И только двое были схвачены в бою — их скрутили, и то благодаря тому, что кровь пустили.

А вот драгуны лейб-регимента куда «пожиже» оказались — тех в плен полсотни захватили, причем добрый десяток перебежчиками явились, из эскадрона капитан-поручика Огнева, что уже в генеральском чине его охраной командовал. Причем ведь не раз и не два предупреждал и настаивал, только сам Алексей к его словам относился до сегодняшнего дня наплевательски. Потому жестокий урок и получил…

— А ты мне не государь, царевич! Ты супротив собственного отца, кто тебя на свет породил, и царя, коему сам присягал, пошел, измену совершив, а потому каин ты и клятвопреступник! Выблядок!

Кровавый плевок попал Алексею на ботфорт. На преображенца сразу же набросились стрельцы, вывернули руки — тот захрипел от боли, взвыл, пытаясь вырваться — но куда там, держали крепко. Второй гвардеец, окровавленная рука которого висела плетью, ничего не сказал, только всем своим видом показывал презрение к царевичу.

— Если человек клянется Божьим именем, а потом клятву свою нарушает — то кто он? Разве не клятвопреступник? А если такую клятву царь дает, а потом ее нарушает — то достоин ли он царствовать, и всем владети? А если он замыслил убийство собственного сына, на котором вины нет? Вся беда в том, что он встал на дороге выблядка, коего мачеха, что долгое время солдатской шлюхой была, прижила на стороне.

Алексей говорил спокойно, понимая, что его сейчас слушают десятки людей, что стали свидетелями этой сцены.

— Может ли такой человек, каин и клятвопреступник, сыноубийца и еретик, быть православным царем?! Ведь двадцать лет назад он подменил на престоле моего природного отца, и нами правит не царь, а подменыш!

— Что ты плетешь, выблядок?! Я царя Петра с детства знаю, в «потешных» служу с юности. Государь крестный отец моих деток, поместье мне дал, в походах с нами был, войска на битву водил! Да я за него кровь проливал, под Полтавой раны получил…

— Разве я тебя оскорблял, гвардеец?! А ты поносными словами лаешься! Заткните ему рот!

Преображенцу насильно всунули в рот тряпку — тот замычал, забился, но сделать ничего не смог. Алексей же шагнул вперед, прекрасно понимая, что если сейчас не найдет в свою защиту достаточно убойных аргументов, то его репутация может претерпеть ущерб…

Глава 6

— Ты все сказал сам, тебя никто за язык не тянул, христопродавец! И ранами своими не хвались, тут есть служивые, что отважней тебя сражались за землю русскую, державу нашу и веру православную! Давай их спросим, за что у них наградные медали,