– Может быть, подождете? Я вас провожу к полковнику Керку. Заночуете здесь, а завтра поедем вместе с конвоем? Ей-богу, не рискуйте! – Он передернул плечами и огляделся как-то украдкой. – Сегодня какой-то особенно мерзкий денек. И последняя радиостанция в Тбилиси замолчала.

– Удивительно, что они до сих пор держались… – Майор покачал головой: – Нет. Мы поедем обратно. Тут недалеко… И вы тоже не задерживайтесь. Нам стоит всем держаться вместе.

Сержант отдал честь и заспешил на КПП…

– Самолета нет?

Майор Кларенс уселся на переднее сиденье и захлопнул дверь. Машину он купил за гроши, она была нужна для частных разъездов за пределы базы – и не жалел: агрегат был неприхотливый, а что плохо отлаженный и не сказать чтобы скоростной, так на здешних дорогах все равно особо не разгонишься. Посидел, барабаня пальцами по рулю. Одиннадцатилетняя Джессика на заднем сиденье притихла. Тринадцатилетний Том хотя и не повторял свой вопрос, но смотрел на отца с переднего пассажирского сиденья требовательно и настойчиво.

– Нет и не будет. – Майор включил зажигание. – Остаетесь здесь. Пока остаетесь. Здесь. Со мной.

Том уселся удобней. Бросил на отца косой взгляд.

– Что? – сердито спросил майор.

– Ничего, – быстро ответил мальчик и чуть прищурился, глядя вперед.

Майор подумал, что с детьми ему повезло. И подумал еще, что теперь вся ответственность за них лежит на нем. И только на нем. Что-то… сломалось. Что-то очень важное сломалось в мире. Прежнего больше нет. Кларенс досадливо оскалился – он сам не мог объяснить себе эти мысли и обрадовался голосу дочери сзади:

– Мы не летим к маме? – В вопросе Джессики не было разочарования: она с самого начала не очень-то хотела улетать. Том, впрочем, тоже… но как раз его-то сейчас интересовал явно не полет либо его отмена.

– Нет, красавица. – Кларенс вывел машину на дорогу и тут же, с трудом сдержав ругательство, нажал на тормоза. Мимо – в сторону въезда для грузовых машин – шла колонна техники. Своей, американской.

Впереди колонны двигался «Хаммер». В войсках США, выполнявших миссию в России, этих машин почти не осталось. А те, которые остались, солдаты старались забронировать как можно надежней с помощью подручных средств. Вот и на этом «бедолажном бронеавтомобиле» добавочно были наварены стальные листы на рамах и кроватная сетка, двери – усилены навешанными бронежилетами, оставлены лишь узкие щели для обзора. Кларенс проводил машину взглядом. Следом ехал открытый грузовик – русский, трофейный, борта которого были затянуты огромными грязными полотнищами, некогда белыми, с большими красными крестами. В грузовике сидели на откидных лавках люди, чья форма представляла собой смесь клочьев, грязи, кровавых бинтов. Невозможно даже определить сразу их расовую принадлежность – бой сделал всех одинаковыми. Они опирались друг на друга и на борта, сжимая в руках винтовки, как последнюю надежду. Но по сторонам никто не глядел – наверное, не осталось сил.

Грузовик проехал, и Кларенс увидел, что на полу в нем стоят плотным пакетом шесть носилок. На оливковых окровавленных полотнищах мотались то ли тяжелораненые, то ли уже мертвые. Подпрыгивал в такт движению шлем с разорванными ремнями.

А во втором открытом грузовике, шедшем третьей машиной в колонне, были трупы.

Много. Сотня. Больше?

– Сидите здесь. – Майор открыл дверцу. – Том, не смей туда смотреть и не давай смотреть сестре. Что я сказал?!

– Да, пап, хорошо, – быстро ответил мальчик, садясь так, чтобы Джессике – впрочем, и не рвавшейся взглянуть – ничего не было видно. Майор, выбираясь из машины, заметил тем не менее, что Том смотрит – через плечо, и его лицо почему-то в черных точках вокруг носа.

Это веснушки, подумал Кларенс. Просто обычно их не видно. А сейчас у него белое лицо. Вот и все…

Вровень с бортами, навалом, они лежали плотной грудой, и эта мертвая груда человеческих тел жутко по-живому шевелилась в лад с раскачиваньем кузова. Делала жесты руками, словно старалась привлечь внимание. Открытые черные рты и внимательные тусклые глаза будто бы о чем-то силились предупредить живых. Из каких-то щелей вяло цедились на дорогу струйки густой стылой крови. Сзади с борта свисали чьи-то ноги в до половины зашнурованных ботинках, по сторонам от них – верхние части двух обезглавленных тел, а выше почти сполз наружу молодой парнишка с багрово-бурой развороченной левой стороной головы. Жетон на шее убитого раскачивался над дорогой, как жуткий маятник, отмеряющий одному ему известное время.

Майор долго смотрел вслед грузовику, хотя мимо уже прошел еще один «Хаммер» и бронемашина с чудовищно изрытой попаданиями, словно поверхность Луны кратерами, броней. Кларенсу иногда становилось просто страшно при мысли, что могло бы случиться, если бы русские сопротивлялись в полную силу. Всем миром, как они говорят. Ведь когда все только начиналось, было негласно объявлено, что южные территории вплоть до Ростова-на-Дону власти России передадут под управление ООН без боя «с целью избежания жертв среди гражданского населения». Почти все были уверены, что драться тут всерьез не придется.

Началось же с того, что некоторые русские воинские части отказались выполнять распоряжения своего правительства, и каждый такой гарнизон пришлось блокировать, а потом стараться уничтожить, потому что на все естественные, разумные предложения проявить благоразумие и сложить оружие русские отвечали огнем и контратаками. А кончилось и вовсе появлением Серого Призрака[1], который в кратчайшие сроки сколотил добровольческую армию и плевать хотел на то, что его вне закона объявила сама же Москва. Выяснилось, что среди «миротворцев» почти никто не помнит, как надо воевать с таким врагом. Вперед поспешно выпихнули как войска местных «членов ООН», так и укомплектованные в основном кавказцами «формирования самозащиты», но это не изменило ситуацию. Такие войска русские разбивали с еще большей легкостью, в результате чего пришлось снова влезать в активные боевые действия самим…

Три мощных тягача – два «Ошкоша» и один очень похожий на них русский грузовик – везли на платформах чудовищно искалеченные «Абрамсы». «Суперкомпьютер в бронированном ящике» считался для условий средней полосы очень надежной машиной, несмотря на жалобы на капризность некоторых систем и прожорливость двигателя. Но русским было на это явно плевать – за последние две недели отдельный бронекавалерийский полк лишился семидесяти двух танков из ста тридцати, причем восстановить можно едва ли десяток машин. Остальные выглядели примерно как вот этот, на первом тягаче: разорванный снизу почти пополам, башня вздыблена вверх на вырванном поворотнике, катки выгнуты в стороны. Видимо, под днищем взорвался самодельный фугас из газового баллона.