Так что с полной уверенностью можно было сказать, что он был лучшим! Находиться под командованием такого офицера было не только честью, но и большой удачей. За четыре года службы в военной разведке Толкунов потерял всего лишь двух человек – самый высокий показатель из всех спецподразделений за последние десять лет. И то эти потери можно было бы отнести на нерадивость самих бойцов. Первый, нарушив запрет, тайком ушел в соседнее село к девушке, с которой у него сложились романтические отношения, совершенно не подозревая о том, что на месте свидания его будут ждать четыре негостеприимных ваххабита. А второй, надумав подивить сослуживцев лихостью, был убит снайпером.

Дисциплина в подразделении Толкунова всегда была железной. Он вообще не любил разгильдяйства и умел закручивать гайки даже там, где, казалось бы, крутить уже было невозможно, но именно эта строгость спасала жизни. Осознание правильности его действий наступало значительно позже, когда едва ли не поминутно начинаешь воссоздавать подробности прошедшего боя, вспоминать грохот разорвавшейся поблизости гранаты и свит пуль у уха. Начинаешь невольно понимать, что отданная команда и благоразумный риск в тот момент были наиболее оптимальными из всего того, что можно было предпринять.

Вадим поймал себя на том, что ему не хватает Карася, несмотря на всю сложность его характера, на вспышки раздражения, проявлявшиеся даже в простом разговоре. Воспоминания болезненно царапнули душу, и ему потребовалось несколько минут, чтобы обрести себя прежнего, невозмутимого и спокойного.

Петляков поменял кадр.

Теперь Антон был в камуфляже, широко улыбаясь прямо в объектив (впрочем, веселость была его естественным состоянием, он вообще не умел унывать), он поправлял сместившийся подсумок. Нетипичность ситуации заключалась в том, что этот снимок был сделан перед той памятной спецоперацией, за которую впоследствии с него сорвали погоны и отдали под трибунал. Однако до окончательного вердикта дело так и не дошло – еще через три месяца Карась неожиданно пропал. Некоторые из бойцов полагали, что капитана ликвидировали, как хранителя многих секретов. Где-то они были правы, такое случалось.

Однако Карась дал о себе знать несколько неудавшимися покушениями на Шевцова. Хотелось бы, конечно, спросить: где Антон был все это время и что это за всемогущая организация, сумевшая выдернуть его из лап Фемиды.

Может, и получится?

Антон был не суеверен, предрассудков не имел, а потому мог позволить себе такую роскошь, как фотографию на память перед трудным рейдом. Почему-то он всегда был уверен, что с ним ничего не случиться, и всякий раз оказывался прав!

В тот памятный рейд их отряд состоял всего лишь из десяти человек. Задача заключалась в том, чтобы отловить полевого командира Азата Халила – эдакий гнойный прыщ на заднице армейского командования. Его тщетно пытались отловить последние два года. Буквально накануне в штаб поступила оперативная информация о том, что в ближайшую ночь он объявится в горном селении Хаса Юрт, где проживал его двоюродный брат.

Операция готовилась в строжайшей тайне (был риск утечки информации), не единожды Азат умудрялся просачиваться через плотные кордоны, подобно воде сквозь пальцы. Агентура у Халила была налажена не хуже, чем в войсковой разведке, и поэтому о предстоящей операции знало всего лишь три человека: командир соединения, начальник штаба и сам Толкунов.

Небольшую группу спецназовцев вертолет высадил на один из горных хребтов, с которого, соблюдая строжайшую конспирацию, пришлось идти ещё километров десять. Вадима Петлякова всегда поражала способность Антона ориентироваться в кромешной тьме, при этом он мастерски обходил минные ловушки и растяжки, во множестве расставленные на горных тропах. А в тот раз он и вовсе подивил всех, указав на три фугаса, выставленных один за другим. Пришлось немного задержаться, пока их разминировали. Возможно, что такому феноменальному чутью способствовал его талант следопыта, доставшийся от сибиряка-деда. Антон вообще был человеком непредсказуемым, со сложным и неуживчивым нравом. В нем смешалась кровь чуть ли ни всех сибирских народностей. И будто бы в противовес к сибирскому коктейлю, не пожелав смешиваться с ним, в его жилах текла и немецкая кровь, доставшаяся от матушки-баварки: именно она сделала его педантом во всем. В какой-то степени именно кровь воинственных тевтонов впоследствии сыграла в его судьбе роковую роль.

Пройдя без малого с десяток верст, отряд выбрался на проселочную дорогу, ведущую к селу. И надо же было такому случиться, что именно в это время по ней проезжал «УАЗик», в салоне которого, включая водителя, находилось четверо мужчин. Отряд заметили. Из опасности быть раскрытыми машину решили задержать. Даже в ту минуту ещё ничто не предвещало худшего. Подобные задержания они производили неоднократно – всего-то вынужденная мера необъявленной войны. Проигнорировав их требование остановиться, водитель прибавил скорость, рассчитывая скрыться за ближайшим поворотом, и вот тогда капитан Толкунов выпустил длинную прицельную очередь по колесам внедорожника, заставив его прижаться к обочине.

В машине боевиков не оказалось. Обыкновенные крестьяне, промышлявшие разведением пчел, да и вообще, как выяснилось после тщательного обыска, в автомобиле не было ни??его такого, что могло бы указывать на их участие в боевых действиях. Отпускать мужчин Карась не имел права: машина направлялись в Хаса Юрт, где находился Азат Халил. А секретная операция, столь тщательно разработанная, могла быть сорвана. Но не было возможности оставить с задержанными кого-то из бойцов – в этом случае группа ослаблялась.

Следовало принимать какое-то непростое решение.

Именно в момент принятия трудного решения на связь с отрядом вышел начальник штаба соединения и потребовал доложить обстановку. Четко, как это он умел делать, Антон доложил обстановку, вкратце рассказав об эпизоде с машиной, не позабыв сообщить и о том, что среди задержанных имеется раненый. То, что сказал подполковник, повергло Карася в шок. Выждав затяжную паузу, он твердым голосом заявил, что у Карася раненых нет, а в результате кратковременного боя с боевиками вражеские потери составили четыре человека. Трескучие слова, раздававшиеся из рации, слышали все бойцы, Антон это понял по их лицам, враз затвердевшим. «Прошу повторить приказ!» – «Капитан, ты, видно, не хочешь меня понимать?! У тебя четыре «двухсотых» боевика. Мы не можем сорвать операцию, столь тщательно спланированную! Все, конец связи».

Дальнейшие действия были и вовсе будничными. Именно из таких серых и неброских эпизодов и состоит война. Это впоследствии подобные приказы могут восприниматься как чудовищные, а тогда никто из бойцов даже не усомнился в его правильности. Буднично, как если бы речь шла о выборе меню где-нибудь в гарнизонной столовой, капитан Толкунов назначил расстрельную команду из двух человек, первым номером в которой был Вадим Петляков. Вторым – сержант Ермолай Кондратьев, прозванный Угрем.

Не особенно сопротивлявшихся пассажиров – как тут заропщешь под стволами автоматов, наставленных в лоб, – упрямо не веривших в свою трагическую судьбу, завели в глубину леса, поставили на бровку овражка, склоны которого круто обрывались в небольшой заросший осокой ручеек, и, коротко переглянувшись, пальнули короткими очередями. Затем, спустившись с обрыва, забросали убитых ветками и пошли к отряду.