– А как же ты?

Ее слова поразили Лукаса настолько, что его пальцы, возившиеся с пуговицами на рубашке, замерли. Он видел ее отражение в зеркале, и эта простодушная забота о нем и его потребностях, так ясно выраженная, чуть было не поставила его на колени.

– Это еще не все, – заявила она таким тоном, словно адвокат на миг взял в ней верх над женщиной. – Я знаю, что есть нечто большее. Я читала о…

Слова замерли у нее на губах. Сердце Лукаса переполнилось глубоким волнением, и с мягкостью, которая прежде не была ему свойственна, он снова обернулся к ней. Но когда она, встав на колени, хотела было обнять его за шею, он схватил ее за руки и поцеловал в лоб.

– Это все, что я могу тебе дать, Элис. Так лучше для тебя самой. А теперь одевайся. Тебе уже давно пора быть дома.

Подойдя к двери, он позвал Брутуса. Однако Элис соскочила с постели и последовала за ним. Захлопнув с шумом дверь, она прижалась к ней спиной.

– Кто ты такой, чтобы судить о том, что для меня лучше? – спросила она возмущенно.

Лицо его помрачнело, он попытался было отстранить ее, но она схватила его за рукав.

– Меня не волнует моя девственность, Лукас.

Он смотрел на нее в упор, как ей показалось, целую вечность.

– Зато меня заботит, и очень.

– Будь ты проклят! Это всего лишь предлог.

Его пламенный взгляд пронзил ее. Элис даже не представляла себе, чего ему стоило дать ей то, о чем она просила, не получив ничего взамен, хотя еще никогда в жизни ему так не хотелось обладать женщиной, как сегодня. Однако он не поддастся на ее уговоры.

– Можешь называть это как тебе угодно, но ты получила то, что тебе было нужно. Блаженство. Лишающее рассудка блаженство, ради которого человек готов пойти на сделку хоть с самим дьяволом. Именно таков я и есть, Элис. Я заключил сделку с дьяволом. Я ищу настоящей страсти – той темной страсти, которая одна способна принести мне забвение.

Он был уверен, что Элис понимала его сейчас, как никогда прежде. Наконец она заговорила:

– Я не думаю, что ты боишься продать свою душу дьяволу – или ты уже это сделал. Ты просто боишься полюбить, потому что вбил себе в голову, будто любовь делает человека слабым. – Глаза ее вспыхнули, и она смело встретила его взгляд. – Но ты заблуждаешься, Лукас. Напротив, человек должен быть очень сильным, чтобы по-настоящему любить. Найдется ли у тебя столько сил?

Брутус подошел к двери и постучал. Элис и Лукас по-прежнему стояли лицом к лицу, устремив друг на друга воинственные взгляды, однако ни один из них не произнес ни слова.

– Хозяин! – крикнул Брутус. – Вы меня звали?

Спустя мгновение Элис отошла от двери и в гневе принялась приводить в порядок одежду.

– Ну же, давай. Прикажи ему войти и увести меня отсюда силой. Ты можешь меня выгнать, однако это все равно ничего не меняет. Ты сильный человек, Лукас. Гораздо сильнее, чем хочешь показать. И я это знаю.

Лукас стоял неподвижно, словно каменное изваяние, разъяренный и подавленный, хотя и сам не мог понять, почему – или, вернее, не хотел понять. Ему куда легче было злиться на эту женщину, чем попытаться разобраться в тех чувствах, которые она в нем вызывала.

– Ты слишком наивна и не имеешь ни малейшего представления о том мире, к которому я принадлежу. Я не хочу тебя опорочить.

С этими словами он направился к двери.

– Ты меня не опорочил! Й когда только до тебя дойдет, что ты и сам не являешься порочным человеком?

Лукас остановился на полпути и круто развернулся.

– Ты сама не понимаешь, о чем говоришь, – отрезал он. – Ведь ты же, в сущности, ничего обо мне не знаешь. Ты без конца задаешь вопросы, чертишь на бумаге схемы и воображаешь, будто таким путем можешь проникнуть в мою душу. Но ты ошибаешься.

– Ты уже рассказывал мне как-то о своем детстве, Лукас.

В ответ он горько усмехнулся.

– Но я ничего не рассказывал тебе о том человеке, которым я стал. О том, как я искал забвения в вине, в азартных играх, делая ставки на что угодно – начиная от скачек и кончая тем, как быстро тот или иной мужчина сумеет заполучить ту или иную женщину в свою постель. О женщинах, в которых я погружал свою плоть, – и все ради того, чтобы забыться и ни о чем больше не думать.

Его пальцы крепко сжали ей запястье.

– Да, в этом все и дело. Я не хочу ни о чем думать. Ни о своей жизни, ни о том, что я успел в ней натворить. – Он резко отпустил ее руку.

Неожиданно перед его глазами снова всплыли образы прошлого. Он вспомнил, каким был в детстве, полном улыбок, смеха и невинных забав, которым он предавался на улице со своими сверстниками. Обычные ребяческие забавы, в которых не было ничего порочного или рискованного, – вроде бейсбола или игры в пиратов. Он поспешил отвернуться от этого образа. Всему виной Элис. Именно она пробуждала в нем воспоминания, которые не могли принести ему никакой пользы, – тоску по жизни, навсегда оставшейся в прошлом. Элис Кендалл не имела ничего общего с той жизнью, которую он сам хотел вести, настойчиво внушал он себе. «Найтингейл-Гейт» был для него смыслом существования, и деньги тут ни при чем. Просто клуб давал ему цель. Порядочное общество уже давно успело набить ему оскомину: пустой флирт, скучная светская болтовня и лицемерие. «Найтингейл-Гейт» стал для него тем единственным миром, который не вызывал раздражения и в котором он чувствовал себя свободным, несмотря на опасность и риск.

Когда Лукас только нанял Элис, ему и в голову не могло прийти, что он привяжется к ней. И именно из-за этой привязанности он не хотел, чтобы она пострадала. А она непременно пострадает, если только он позволит себе хоть малейшую неосторожность.

Брутус ждал в коридоре, готовый исполнить любое его приказание. Ему стоило только позвать слугу и приказать доставить Элис домой. Однако его почему-то на это не хватило.

– Боже правый, Элис, неужели ты сама не понимаешь? Ты просто хочешь, чтобы я оказался лучше, чем есть на самом деле. Человеком, которого тебе не стыдно было бы полюбить. Тебе нужна спокойная, размеренная жизнь с достойным и порядочным мужем. Я слишком тебя уважаю, чтобы толкнуть на путь, о котором ты сама впоследствии пожалеешь, как только твое первоначальное любопытство будет утолено.

От его слов у нее перехватило дыхание, и он увидел правду в ее глазах – или, быть может, страх? Неужели она сама этого не знала? Однако затем в ее взгляде появилась стальная решимость:

– Только не пытайся сбить меня с толку. Твой старший брат охотно отдаст за тебя свою правую руку, а твои родители любят тебя.

Лукас немного смягчился при упоминании Грейсона, а также при мысли о Мэтью, который должен был прибыть со дня на день. Этим двоим он действительно был дорог. Однако стоило ей упомянуть о его родителях, как у него кровь застыла в жилах.