– Почитай, четвёртый год.

Костя кивнул. Он знал, что у отца в результате нервного перенапряжения (его увольняли через суд, уж больно тёплое место занимал, а договариваться ни с кем не хотел) произошло системное обрушение организма, пережил четыре реанимации. В две тысячи шестнадцатом обнаружили рак, назначили лучевую терапию. Затем скосило позвоночник – три месяца валялся в Мечникова, пункции, уколы. Потом сердце – микроинфаркт, затем три операции на мочевом пузыре – стриктура. А теперь вот, оказывается, и колени.

– Я проконсультируюсь у наших эскулапов.

– Консультируйся, только вряд ли они помогут. Мне один московский спортивный хирург, спец по коленям, предлагал заменить суставы на железные.

– Железные?

– Ну, керамические или из чего они сделаны, какая разница? Я не согласился, а теперь жалею, да и поздно уже.

– Может, ещё не поздно.

– Операции серьёзные, да и стоят немало.

– Найдём средства.

– Не бери в голову, всё нормально. Раньше я сам уколы делал, а теперь доча будет. Ничего, приспособимся. После укола прямо плясать хочется.

Константин покачал головой, представляя, какие боли терпит шестидесятишестилетний отец. По отзывам приятелей, у которых родственники болели артритами и артрозами, он знал, что болезнь считается практически неизлечимой. И спасали положение только новейшие обезболивающие препараты, уколы или свечи.

Николай Кузьмич снова подсел к столу.

– Ешь, не заморачивайся. Помнишь наши пионерские песни? Ну, подумаешь – укол, ну укол, ну укол, укололи и пошёл, и пошёл, и пошёл? В школе я уколов не боялся, а теперь без них как без наркотика.

– Шутник.

– Жаловаться и хныкать лучше? Накачиваться водкой? Ты не представляешь, какое удовольствие я испытываю, когда боль начинает стихать. Чем тебе не наркотик? А злиться и жаловаться на судьбу – последнее дело, да и кому от этого будет легче? К тому же не зависит тоска и злоба от нытья или употребления алкоголя. Ешь, пойдём на огород, покажу, что я посадил.

Вернулись с улицы дети, загалдели, однако Зина прикрикнула на них, и они снова убежали играть.

– Как решился вопрос с опекой? – спросил Николай Кузьмич.

– Всё в порядке, – уклонился от прямого ответа Костя.

Барсов сказал ему, что дело разбирается на самом верху, и заверил в его благополучном исходе.

– Не волнуйся, лейтенант, – добавил майор, – если что пойдёт не так, мы устроим в твоём Наро-Фоминске такой сабантуй, что не поздоровится не только начальнику опеки, но и мэру города.

– Чем будешь заниматься? – спросил Николай Кузьмич, допив чай.

– Мне дали всего два дня, – ответил Константин. – Хочу встретиться с вашим Шаромыжкиным.

– Шаромыжным. Зачем? Это ничего не изменит.

– Посмотрим. Где его можно найти?

– Самый первый коттедж от дороги, сразу за общей оградой.

– Красный, трёхэтажный, с башнями? За металлическим забором?

– Он.

– Да, я обратил внимание. В средствах господин Шаромыжный явно не стеснён. У вас тут такие хоромы единственные.

– Дядя Костя, дядя Костя, – вбежал в гостиную Тарасик, – к нам джип приехал, «Хаммер».

Яшутины переглянулись.

– Это его джип, – угрюмо проговорил Николай Кузьмич.

Константин встал.

– Посидите здесь, не высовывайтесь, я скоро. Зина, забери детей в дом.

Сестра торопливо вышла. За ней из дома вышел Константин.

На улице напротив его «БМВ» стоял широкий, как грузовик, мощный чёрный внедорожник. Двое его пассажиров – давешний небритый детина-охранник с карабином, в камуфляже, и молодой человек в сером костюме, огромный, как буфет, похожий на потолстевшего борца. Оба осматривали машину Константина. Третий – мужчина лет пятидесяти, одетый в жёлтую безрукавку на голое тело и белые штаны, широколицый, выбритый до синевы, с вислым носом и глазами-сливами, – стоял у калитки, собираясь войти. У него были коротко стриженные тёмные волосы и почти невидимые брови.

Константин двинулся навстречу, остановился.

– Вы к кому, гражданин?

– К тебе, к тебе, – нехорошо осклабился широколицый. – Ты, что ли, нагло проехал только что, избив моего человека?

Константин перевёл взгляд на детину, который виновато отвёл глаза, снова стал смотреть на мужчину в безрукавке. Полы безрукавки распахнулись, и стал виден заросший курчавым волосом живот её владельца.

– Это он сказал?

– Он, он.

– Врёт ваш человек, я его пальцем не тронул.

– И карабин не отбирал?

– На карабин у него нет лицензии. Пусть скажет спасибо, что я не забрал оружие. Да и у вас, господин Шаромыжный, наверно, тоже нет лицензии на «Водолей»? Не так ли?

Безволосые брови хозяина дороги прыгнули на лоб.

– Мы знакомы?

– Слава о вас дошла до Европы, – усмехнулся Константин. – Так какие у вас ко мне претензии?

– Вы незаконно проехали по платной дороге…

– Здесь только одна дорога к посёлку.

– Она моя.

– Чем докажете, что она ваша?

– Здесь все знают.

– Я не здешний, и вы прекрасно знаете, что перекрывать единственный подъезд к посёлку – подлость.

– Закон на моей стороне, обращайтесь в суд.

– Есть кое-что повыше закона.

– Что же это? – презрительно скривил губы Шаромыжный. – Указ президента, что ли?

– Совесть.

Мужчины, осматривающие машину Константина, захохотали.

– Масляной краски обожрался? – предположил молодой парень, похожий на растолстевшего борца.

Константин вышел за калитку, сунул руки в карманы.

– Моё терпение не безгранично, – сказал он почти вежливо, чувствуя бурлящую в жилах кровь. – Давайте договоримся, господин Шаромыжный. Первое: с сегодняшнего дня вы снимаете шлагбаум и открываете свободный проезд в посёлок.

– У него крыша поехала! – изумился детина-охранник, проявляя недюжинную смелость при свидетелях.

Константин посмотрел на него, но промолчал.

– Второе: хотите получить компенсацию за свою дорогу? Кстати, явно купленную незаконно. Мы проверим. Так вот, хотите жить в мире и согласии с жителями посёлка? Созовите общее собрание, предъявите аргументы, и вполне вероятно, вам пойдут навстречу, особенно после того, как вы на порядок снизите оплату проезда. Пятнадцать тыщ – это не по-божески.

– Всё сказал? – осведомился Шаромыжный, продолжая считать себя хозяином положения. – Бумаги у меня в порядке. А не хочешь платить – выметайся отсюда и строй свою дорогу где хочешь.