Это был сильный спич Никсона, уже после, размышляя, мне показалось, что Никсон в эти минуты был необычай­но искренним, вряд ли он планировал такую искренность и чувственные советы, исходящие из честного отношения к российским политикам, пусть даже это длилось несколько минут. Прощаясь, уже вне протокола, при прощальном ру­копожатии, сказал: «Вы, господин спикер, молодой, талант­ливый государственный деятель, хорошо знающий Запад. Ельцину сложнее, он все еще в плену партийной системы, в которой служил. Вы оба могли бы дополнять друг друга. Ваш интеллект, знания — и его напористость. Я хотел бы вашего примирения»... Хорошее впечатление оставил и профессор Д. Сайме, он, в частности, рассказал о своем пребывании в Латвии, положении русскоязычного населения...

В общем, беседа с Никсоном была, несомненно, полез­ной для меня, она еще раз заставляла размышлять о том, что следовало бы сделать для сближения с Ельциным. Многие люди, в том числе на Западе, исходили из того положения, что, как это подчеркнул и Никсон, — я также являюсь ви­новником обострения конфликта между Кремлем и Белым домом, им трудно было вдаваться в сущность этого кон­фликта, они предпочитали внешние его проявления (слова, фразы, какие-то второстепенные действия и т.д.)

Тем неприятнее было узнать, что, вернувшись в Вашинг­тон, Никсон рекомендует Клинтону поддержать Ельцина в его попытке устранить российский «реакционный парла­мент» — и помочь ему в его политике реформ... (International Herald Tribune, 20 February, 1993.) Он развернул «бурную деятельность» по мобилизации в Вашингтоне проельцин­ских сил... Никсон снова прибыл в Москву в 1994 году, вскоре после моего выхода из тюрьмы Лефортово, и снова захотел встретиться со мной — я отказался от этой встречи. Посол Коллинз не настаивал...

Широкий международный заговор, направленный на уничтожение молодой российский демократии, служил мощным прикрытием для действий по государственному перевороту. Но он не ограничился всего лишь «внешним прикрытием». Посол Пикеринг конкретно занимался во­просами успешной реализации кремлевского заговора, ко­ординируя звенья внутренней и внешней деятельности бу­дущих мятежников.

Никакие усилия ельцинистов и прочих междуна­родных покровителей не могли быть успешными, если бы Кремлю не удалось мобилизовать в качестве своего сателли­та генерала-путчиста Дудаева в Чечне, на моей Родине. Нет сомнений в том, что Дудаев был «командирован» Главным разведывательным управлением (ГРУ) Генштаба в Грозный, как стратегический резидент для выполнения «грязной ра­боты». У меня мало желания писать что-либо об этом че­ловеке — за него говорят его дела, сравнимые с точки зре­ния страшных результатов для чеченского народа лишь с последствиями сталинской депортации 1944—1956 годов. Скажу лишь одно — если бы этот Дудаев так решительно не ввязался в федеральные отношения — в борьбу с рос­сийским парламентом на стороне ельцинистов, последние, опасаясь реакции не только народа Чечено-Ингушетии, но и других северокавказских республик, никогда не реши­лись бы на изуверскую расправу со мной и возглавляемым мной Верховным Советом России.

Конечно, Дудаев — этот пройдоха, большой хитрец, в по­литике ничего не смыслил. И ни его природный цинизм, ни изворотливость не уберегли его от элементарного исполь­зования в своих целях более изощренными московскими политиканами в их борьбе с парламентом и его председате­лем. «Дудаевская Чечня» стала козырной картой и удобным политическим полигоном для подрыва мощных позиций спикера, которого даже в самых хитроумных политических играх Кремля становилось невозможным переигрывать», — так оценивали объективные аналитики роль Дудаева в про­тивостоянии «Кремль — Верховный Совет».

Но дело в том, что положение самого Дудаева к началу 1993 года ослабело предельно в республике, он едва удер­живался в своем падающем «президентском» кресле. Недо­вольство народа приняло всеобщий масштаб, республика непрерывно митинговала, требуя отставки «чокнутого» ге­нерала. Ему, как воздух, нужна была поддержка со стороны Центра. И она ему предоставлялась правительством Ельци­на — Гайдара — Бурбулиса, причем непрерывно и прежде всего крупными финансовыми траншами. При этом игнори­ровалось Специальное Постановление Верховного Совета, запрещающее финансирование деятельности дудаевских властей, впредь до полного упорядочения обстановки в Республике в соответствии с Законом и Конституцией. (Напомню, «президентские выборы в Чечне» были призна­ны незаконными V Съездом народных депутатов России еще в ноябре 1991 года).

25 апреля 1993 года на своем заседании чеченский пар­ламент назначает на 5 июня 1993 года референдум «о до­верии президенту и парламенту». В селах, городах, аулах, в станицах люди были твердо намерены выкинуть зарвав­шегося диктатора-проходимца. В Грозном ситуация была напряженная — здесь уже два месяца продолжался бес­срочный митинг, участники которого добивались отставки правителя. На сторону оппозиции переходит мэр Грозно­го бывший сподвижник Дудаева Б. Гантемиров. Муници­пальная полиция, подчиняющаяся Гантемирову, взяла под охрану республиканскую избирательную комиссию с бюл­летенями по референдуму. Стало ясно что, если состоится референдум и будут подсчитаны голоса, Дудаева ждет по­зорное изгнание.

Теряющие почву под ногами дудаевцы стремятся не до­пустить такого разворота событий: 4 июня, за день до рефе­рендума, они выводят танки и гаубицы и прямой навод­кой расстреливают здание городского собрания, где рас­полагалась упомянутая выше избирательная комиссии с бюллетенями. Полиция принимает бои и гибнет (погибли около 50 человек). Митинг рассеян, Дудаев «победил», но это уже откровенный диктатор-путчист, его и без того сомни­тельная легитимность рассеивается как мираж в пустыне.

Интересно и то, что накануне этих событий правитель публично заявил, что ему на помощь придут два российских полка ВДВ, находящиеся на территории Северной Осетии и Ингушетии, введенные туда в соответствии с ЧП, объявлен­ном после ингушско-осетинского конфликта 1992 года. — Блефовал он или говорил правду?

Собственно, режим был уже тогда на грани поражения и, как утверждают очевидцы, причина провала оппозиции таилась в нерешительности тех самых ее лидеров, возгла­вивших позже, с лета 1994 года, «временный совет» в Зна­менском и его «правительство» — при поддержке Москвы. А затем узурпировавшие власть в Грозном, куда они въехали на броне российских оккупационных сил. Но тогда, летом 1993 года, десятки тысяч людей вышли на улицы по при­зыву оппозиции, требуя отставки Дудаева, а ее лидеры вы­ясняли отношения между собой, распространяли слухи, что вот-вот должен «прибыть из Москвы Хасбулатов, он решит все», и тем самым дали возможность режиму организовать «параллельный митинг», затем — подкупить танкистов и артиллеристов, собрать какие-то вооруженные отряды, ко­торые и расправились с ними. Одновременно московские покровители оказали существенную помощь Дудаеву, обес­печив ему «победу» над народом.

Писатель Мустафа Эдельбиев вспоминает: «Когда я за­шел к Дудаеву, он стоя разговаривал по телефону: Говоривший на другом конце телефона выражался громко, «крепко». Кое-что я слышал из этого разговора. Муса Арсанукаев, началь­ник охраны, шепотом мне сказал: «Москва!» — Эдельбиев продолжает: «Я слышал: - Не вздумай проиграть! Разгони си­лой! Зачем мы оставили тебе танки и артиллерию! У тебя, что, денег мало? Проиграешь — пеняй на себя!..»