«Аа-а… — понял Василий. — Так его Чифом зовут! А мы-то не знали… а он, пес, молчал. Ладно, теперь будем правильно звать.»

«Нет, — сказал Илан. — Теперь уже поздно.»

«Почему?» — спросил Василий, но отвечать было некому. Не было ни Илана, ни Оскара, большой овчарки. Да и небо отчего-то погасло. Тогда Василий закрыл бесполезные уже глаза и умер.

Абу-Нацер положил автомат и осторожно выглянул из-за камня. У него еще оставалась последняя надежда на то, что солдаты в джипе не услышат выстрелов, проедут мимо. Такое иногда бывает — у них там оглушительно трещит рация, да и двигатель у бронированной «суфы» ревет, как недоенная корова, особенно на подъемах… Ну?.. Нет, черт, остановились. Дерьмо! Он снова нырнул за камень, сел на землю рядом с оружием. Такого невезения с ним давно не случалось.

А ведь как хорошо шло поначалу! В Бейт-Асане он сделал все, что планировал. Теперь никто не мог рассказать ничего — не осталось ни одного свидетеля, точка. Да еще и чисто так сработано — вот вам жертвы, вот вам убийцы, все на месте, всё в наличии, всё под рукой для уважаемого господина следователя. Даже нож им оставил, орудие убийства, чтобы лишний раз порадовались. Вложил его в мертвую руку Хамдана. А о мотивах пусть сами думают. Трое родных братьев перебиты — зачем? А черт его знает зачем. Может, кровная месть — почему нет? Поди свяжи самого Абу-Нацера с этим делом. Он тут совсем ни при чем. Во-первых, никто его в эту ночь в деревне не видел, кроме, конечно, мертвецов. Но мертвецы, скорее всего, промолчат, из скромности. Во-вторых, Хамдана с Махмудом он взял к себе недавно, месяца не прошло. Ни на какие дела еще вместе не ходили, так что откуда Шабаку знать, что это люди Абу-Нацера?

Вот и получалось, что никак на него не выйти, нет причины. Могли, правда, пустить собак по свежему следу, но в том-то и вся загвоздка, что собаке надо показать, кого искать. Так-то на тропинке всяких следов полно, даром что потаенная… А кого искать — неизвестно, вот так. Обрубил концы Абу-Нацер, как есть обрубил! Но осторожность никогда не помешает, и поэтому он все равно просидел до раннего полудня в пещере на противоположном склоне вади. Просто для того, чтобы убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Он даже различил дальний собачий лай и немного поднапрягся — а ну как все-таки возьмут след? Нет, не взяли… покрутились по окраине деревни, да и убрались восвояси. Ах, молодец, Абу-Нацер, ах молодец! Это у него жизнь которая? Восьмая? Или не в счет?

Дальше Абу-Нацер шел быстро, без остановок. Одному всегда легче, особенно с его-то опытом, с его быстротою, с его ловкостью и чутьем. Он не спал уже больше суток, но все равно ощущал себя свежим и сильным, как матерая пантера. Куда там до него молодым, всем этим хамданам да махмудам! Хотя у Махмуда все-таки был шанс, был… не повезло парню. Что ж, везение — часть этой игры. Нету у тебя семи жизней — не суйся. Или скольких там?.. десяти? И все-таки в укрытие он тоже не пошел сразу, напрямик. Сделал широкий полукруг, на всякий случай, чтобы успеть потом услышать идущих по следу собак, если, не приведи Аллах, все же зацепятся.

В большой пещере стоял запах мочи. Заложник лежал без движения там, где они его оставили, надежно связав по рукам и ногам и приковав за ошейник цепью к вбитому в стену кольцу. Абу-Нацер подошел и пнул его носком ботинка.

«Ну что? Как ты тут без родителей? Надул в штаны? И не стыдно — такой большой мальчик… ай-я-яй…»

Пленник шевельнулся и что-то промычал через нос. Рот у него был заклеен липкой лентой, для надежности несколько раз обернутой вокруг головы.

«Пить, небось, хочешь? Нет, дорогой, сначала наружу. Мне тут с тобою еще неизвестно сколько сидеть, так что гадить внутри запрещаю. Понял? Еще раз увижу — начну резать… пальчик за пальчиком, пальчик за пальчиком… у тебя их пока двадцать, надолго хватит.»

Абу-Нацер открыл замок и удлинил цепь, так что теперь ее хватало на то, чтобы выйти наружу и даже отойти метров на десять от пещеры.

«Давай, пес, пошел вон, — сказал он, развязывая заложника. — Вставай, говорю!»

Человек с трудом подвигал одервеневшими конечностями и стал подниматься, держась за стену, медленно и мучительно, в несколько приемов. Абу-Нацер, повернувшись к нему спиной, рылся в мешке с одеждой.

«Не вздумай снимать скотч со рта, — предостерег он, не оборачиваясь. — На-ка, смени штаны. Хамдану они больше не понадобятся…»

Выгуляв пленника и бросив ему флягу с водой и сухую лепешку, Абу-Нацер снова укоротил цепь. Что делать дальше? Это должно было выясниться в ближайшие сутки. Если не произойдет ничего непредвиденного, то вполне можно следовать первоначальному плану… конечно, с некоторыми изменениями. Прежде всего, надо залечь и не высовываться недельку-другую. Слава Аллаху, пещеру они оборудовали так, что можно без проблем продержаться в ней несколько месяцев. Вода, хлеб, консервы, курево… всего навалом. Патронов и гранат столько, что за всю жизнь не перевести. Одежда. Медикаменты. Короче — все. Даже студия для съемок. Хотя теперь неизвестно, когда снова снимать начнем.

Абу-Нацер вздохнул и посмотрел в дальний угол пещеры, где располагалась «студия» — предмет его особой гордости. Нечего говорить, тут они потрудились на славу. В жизни не догадаться, что дело происходит в пещере. Стол. Стул. На беленом картонном заднике развешаны флаги и портреты шахидов. Даже пол умелец Махмуд выложил плиткой — комната и все тут. Свет на батареях. Все тип-топ, не подкопаешься. Неужели впустую? Ну нет… Абу-Нацер так быстро не сдается. Мы еще по вашим си-эн-энам погуляем…

Помощников, конечно, надо новых, это верно. А иначе — как кассеты передавать? Где газету свежую брать для съемки? Да и воду хорошо бы сменить… свежая-то, она получше будет. Ну помощники не проблема, найдем. Одного телефонного звонка хватит. Не впервой. Но это все потом, через две недели. А пока — залечь и не дышать. Кстати, и поспать не мешало бы. Абу-Нацер связал заложника, лег и мгновенно заснул.

Проснулся он через несколько часов, рывком, как от удара. Кто-то спускался по склону прямо над ним. Причем делал это, нисколько не таясь, если судить по многочисленным мелким камешкам, скатывающимся сверху на площадку перед пещерой. Абу-Нацер схватил оружие и выбрался наружу. Собака! Это и в самом деле была идущая по его следу собака. Уткнув нос в землю, она сейчас в точности повторяла ту же самую большую петлю, которую Абу-Нацер предусмотрительно сделал перед тем, как войти в укрытие. Но что это за чучело тащится за ней на поводке? Соломенная шляпа, светлая бородища чуть ли не до пояса, футболка, драные джинсы, туристские ботинки… Откуда тут взялся такой на мою голову? Абу-Нацер присмотрелся — нет, вроде бы безоружен… даже рукоятка пистолета не топорщится за поясом… может, на голени?.. нет, непохоже. Просто гуляет? Он-то, может, и да, но вот собачка у него — точно не просто так землю носом роет. По мою душу собачка идет, верное дело — по мою… Так что мимо они не пройдут, даже не надейся…

Так. Теперь — чем их брать-то? Мужик, видать, здоровый… метра два, не меньше. С ножом против такого опасно. Хотя можно было бы и с ножом, да вот собака все дело портит. Вцепится в ногу или куда еще и все — пока с ней разбираешься, уйдет мужик, выкатится на шоссе, а там — машины, джипы патрульные. Абу-Нацер взглянул на шоссе, и сердце его упало. Крутя нелепой под ярким еще солнцем мигалкой, по дороге медленно полз зеленый армейский джип. Вот ведь накликал! Что же делать-то, мать твою… ах ты, черт, жалость-то какая! И надо же, чтобы все так по-идиотски сложилось — и джип, и собака, и чучело это соломенное, и все — в одно и то же время!