Мужик с собакой приближались. Они находились уже в каких-то тридцати метрах. Вдруг собака остановилась и, подняв голову от следа, посмотрела прямо на Абу-Нацера, вернее, на заросли кустарника, закрывавшие площадку перед пещерой. Она уже почуяла его, сволочь! Она уже точно знала, где он, видела его своим проклятым носом сквозь все камни и кусты. Она стояла, напружившись, натянув поводок и скаля передние зубы. Она смотрела прямо в его глаза. Рука Абу-Нацера непроизвольно дернулась к лицу, к шрамам. Он поднял автомат и навел его на лохматую собачью шею. Стрелять сейчас или немного подождать? Подождем… может, джип тем временем отъедет…

И тут этот гад сорвал свою дурацкую шляпу и завопил во все горло, размахивая руками и явно сигнализируя о чем-то… кому? — джипу, кому же еще?!. О чем? — ясно о чем… Заткнись, сволочь! Абу-Нацер рывком перевел автомат на широкую грудь в темной, неопределенного цвета футболке и нажал на спуск. Возможно, очередь была чересчур длинной, патронов шесть, не меньше. На этого клоуна хватило бы и двух. Может, тогда бы и в джипе не услышали? Но уж больно неожиданно он заорал… вот и сорвалось… черт.

Мужик упал за камень, собака тоже куда-то делась, во всяком случае теперь Абу-Нацер не видел ни его, ни ее. Но он был уверен, что попал, причем всеми шестью. Сейчас его больше интересовал джип. «Суфа» какое-то время постояла, будто раздумывая. Затем мотор ее снова взревел, и она неуклюже развернулась лицом к склону. Затем одновременно распахнулись бронированные двери, и под их прикрытием солдаты, по одному с каждой стороны, выставили в сторону Абу-Нацера стволы своих автоматов. Засекли… если не его самого, то общее направление уж точно… На всякий случай Абу-Нацер переменил позицию. Но солдаты не стреляли. Теперь они будут действовать наверняка. Вызовут подмогу, вертолет, мать его!.. оцепят, прочешут…

Абу-Нацер выругался. Теперь-то уж точно сериала не получится. Надо уходить. Эх, жалко!.. такую студию отгрохали, такое убежище!.. и все прахом! Проклятый Зияд! С него все началось, с пса поганого! Еще и то жалко, что времени на него не осталось, умер, подлец, легкой смертью. Ну ничего… дети у него еще дышат, и жена — тоже… он мне еще с того света должок вернет, сволочь! Абу-Нацер перевел дыхание. Ярость слепила его. Стоп, стоп… сейчас не время. Сейчас надо уходить и побыстрее. Убить заложника и — вперед…

Он еще раз посмотрел на дорогу. Джип стоял все в том же положении, отражая клонящееся к закату солнце своим пуленепробиваемым ветровым стеклом. Стволы М-16 торчали из-за его распахнутых дверей, как чересчур длинные плечики из-за створок платяного шкафа. Нужны вы мне… суки… Абу-Нацер подобрал автомат и аккуратно переместился в пещеру. Так… что берем с собой? Пояс с рожками — это само собой… флягу… нож… пару лепешек… мобильник… нет, два мобильника… все. А, нет, не все. Заложник. Ну, это мы быстро… Абу-Нацер перевел автомат на одиночный, повернулся к связанному пленнику и… не выстрелил. Громкое — в звонкой тишине пещеры — рычание заставило его обернуться.

Собака стояла у входа в пещеру — в той же позе, в какой он видел ее несколько минут тому назад — напружившись, опустив голову достаточно низко, чтобы прикрыть горло от зубов врага, щеря передние резцы под дрожащей от глубокого утробного рыка верхней губой. Она смотрела ему прямо в глаза, ловя и вычисляя каждое его движение. И тут Абу-Нацер понял, кто это. Рука его снова дернулась к шрамам. Вот оно что… Она снова пришла за ним. Нашла его. Как? Неважно… не задавай смерти вопросов, Абу-Нацер. Смерти? Нет уж… много я вас таких видал, смертей! Много у вас на меня смертей, да у меня на вас жизней больше!

Он рывком вскинул «калач» и выстрелил. Пуля впилась в землю — проклятая тварь успела прыгнуть вперед и вбок. Их разделяло совсем немного — метров пять, но Абу-Нацер смог выстрелить еще не менее трех раз, все мимо. «Как тогда, в Эйяле, — мелькнуло у него в голове. — Сейчас вцепится в ногу. Тут-то я ее…» Но на этот раз получилось иначе. Собака прыгнула, он услышал страшный лязг зубов. Правая рука взорвалась болью; Абу-Нацер попытался удержать автомат и не смог.

След был свежий и ясный, как весеннее утро. Квазимодо шел, не сбиваясь и ни разу не потеряв запаха. Временами он даже позволял себе переходить на верхнее чутье, особенно после пещеры, где враг зачем-то задержался довольно-таки долго. Эта глупая задержка лишала его последних шансов запутать погоню… если, конечно, он и дальше продолжал сражаться честно, пешком, а не улизнул на автомобиле. Впрочем, какие могут быть автомобили здесь, в горах? В общем, все шло как надо, вернее — почти все, потому что хозяин, честно говоря, ужасно мешал.

Мало того, что приходилось тащить его за собой в гору, понапрасну тратя силы, которые ох как могли пригодиться в будущей неизбежной схватке. Мало того, что он усаживался отдыхать при первом возможном случае, вытаскивал свое несносное курево и принимался дымить прямо в квазимодин нос — действие совершенно недопустимое в разгар преследования, когда нос должен работать тонко и точно, непрерывно фильтруя и анализируя запахи. В дополнение ко всему этому, хозяин постоянно демонстрировал явное желание прервать погоню, и это в конечном счете подрывало квазимодову уверенность в себе.

Собака не имеет права атаковать человека просто так, только потому, что он ей не нравится. Даже угроза собачьей жизни не является достаточным основанием для преследования людей. Достаточным основанием может быть только приказ хозяина, его желание, выраженное явно или неявно — в зависимости от обстоятельств. Хозяин решает, хозяин определяет — кто враг, а кто, наоборот, друг. Чей друг, чей враг? Конечно, хозяина. Но с того момента, когда хозяин решает объяснить это своей собаке, его друзья и враги автоматически становятся друзьями и врагами также и для нее. Все просто. К примеру, люди из зеленых фургонов не являлись врагами. Убийцами — да, но врагами — нет. От них можно и нужно было убегать, временами дозволялось даже куснуть или сбить с ног, если они преграждали путь… но преследовать и убивать — нет, ни в коем случае.

Вот и теперь, идя по следу, Квазимодо очень нуждался в этой уверенности. Не то чтобы у него возникали чересчур большие сомнения. Он точно знал, что перед ним враг. Однажды он даже держал его за горло, и только необъяснимая случайность, неведомая, налетевшая сзади сила спасла врага, дала ему уйти, заставила пса забыть о недобитом противнике. Но сейчас выяснилось, что Квазимодо ни о чем не забыл. Запах врага цепко сидел в его памяти, и сегодня, едва почуяв его след, пес уже точно знал, что следует делать. Сколько раз они проделывали это с Иланом на тренировках! Ах, если бы Илан был здесь вместо нового хозяина, то все, конечно, выглядело вы совсем иначе…

Новый, другой хозяин… означало ли это, что и враги отныне были другие? Нет, навряд ли… А вдруг все-таки — да? Это были плохие сомнения, и Квазимодо всеми силами гнал их от себя. В момент схватки, когда исход решается быстротой реакции, нельзя сомневаться. Сомнение приводит за собою смерть и что еще хуже — поражение. Оставалось надеяться, что ближе к концу погони, увидев врага лицом к лицу, хозяин прояснит ситуацию.

Увы, дальнейшее лишь подтвердило худшие собачьи опасения. Квазимодо специально не пошел к врагу напрямую, хотя мог бы сделать это сразу, немедленно, когда они еще находились непосредственно над пещерой. Вместо этого он продолжил идти по следу, повторяя длинную идиотскую петлю, которую враг заложил в наивной попытке сбить его с толку. Пес делал это исключительно для того, чтобы предоставить хозяину дополнительное время для принятия решения. Всего-то и требовалось, что отстегнуть поводок и скомандовать «вперед!» или даже не скомандовать, а просто легонько подтолкнуть и, может, еще немного приободрить ласковым поглаживанием… хотя последнее — уже роскошь… не излишняя, но роскошь. Всего-то! Потому что все остальное Квазимодо брал на себя.