Он писал, что высший командный состав «не был вычищен до конца», бездарность по-прежнему занимала много руководящих постов, а технические и профессиональные знания командного состава, в силу неправильной системы высших назначений и сильнейшего расслоения офицерского корпуса «мобилизациями, не находились на должной высоте». Разложению армии в полной мере способствовало «неустройство тыла, вакханалия хищений, дороговизны и роскоши, создаваемые на крови и костях фронта».

В «Очерках русской смуты» Деникин пытается объяснить, почему армия, воспитанная в традициях верности императору, не предприняла после отречения Николая II серьезных попыток восстановить статус-кво.

«Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи.

Мне известны три эпизода резкого протеста: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные государю командиром 3-го конного и гвардейского конного корпусов графом Келлером и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение государя для подавления мятежа. Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной „демократической республики“, что в ней не было „верных частей“ и „верных начальников“, которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были. Но сдерживающим началом для всех них явилось два обстоятельства: первое — легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству, „облеченному всей полнотой власти“, выбивал из рук монархистов всякое оружие; и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была верна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть».

Несомненно одно: это писал человек, прекрасно разбирающийся в особенностях менталитета российского офицерства того бурного времени.

Интересная деталь: генерал ни разу в контексте анализируемых революционных событий не упоминает о том, что его отец был крепостным крестьянином. У него и мысли не возникает предъявить претензии на принадлежность к угнетенному сословию, у которого появился исторический шанс прийти к власти. Антон Иванович слишком врос в армию, и мысль о классовой солидарности была, очевидно, чужда ему.

Последовавшее в ходе революции и Гражданской войны размежевание офицеров наглядно продемонстрировало, что офицеры знатного происхождения (хрестоматийный пример — граф Игнатьев) верно служили советской власти, в то время как офицеры — выходцы из разночинных слоев — заняли ключевые посты в Белом движении.

Причем подобное размежевание коснулось даже такой элиты, как корпус офицеров Генерального штаба. Отчасти здесь прав Н. И. Астров. Он писал:

«…Офицеры Генерального штаба поделили Россию на белую и красную и вели в ней поединок».

Более того, отдельные офицеры, поступившие на службу в РККА, перешагнули через военный менталитет и часто вспоминали о своем незнатном происхождении, что всемерно поощрялось большевистской пропагандой.

Заслуживает внимания высказывание Антона Ивановича:

«Как бы то ни было, в числе моральных элементов, поддерживающих дух, вера не стала началом, побуждающим их на подвиг или сдерживающим от развития впоследствии звериных инстинктов».

Он прав. Боле того, некоторые высшие иерархи Русской православной церкви запятнали себя «распутинщиной», что, безусловно, никоим образом не могло сопутствовать умиротворению звериных инстинктов толпы, почувствовавшей вкус первой невинной братской пролитой крови.

Оригинальны взгляды Деникина и на состояние офицерского корпуса в целом. По его мнению:

«…Русское кадровое офицерство в большинстве разделяло монархические убеждения, в массе своей было, во всяком случае, лояльно…»

Однако после революции 1905–1907 года офицерство было взято под жесткий колпак имперских спецслужб на предмет отслеживания его политической благонадежности. Подобная мера, конечно же, по мнению генерала, не способствовала созданию в офицерских коллективах здоровой нравственной атмосферы. Да и вся жизнь как будто толкала офицеров на протест против существующего строя.

«Среди служивых людей с давних пор не было элемента настолько обездоленного, настолько не обеспеченного и бесправного, как рядовое русское офицерство. Буквально нищенская жизнь, попрание сверху прав и самолюбия; венец карьеры для большинства — подполковничий чин и болезненная, полуголодная старость».

Но особую ценность, по моему убеждению, представляют генеральские обобщения о качественных изменениях в офицерском корпусе, обусловленные предреволюционным кризисом в России: колебание традиционной аполитичности офицерства; брожение в офицерском корпусе, недовольство государем и его женой; усиливающаяся конфронтация между армейскими и гвардейскими офицерами; нездоровые отношения офицеров и солдат, отчуждение между ними, вызванное «недостаточно внимательным отношением офицерства к духовным запросам солдатской жизни»; разлагающее влияние на армию революционной пропаганды.

Значимость таких оценок усиливается тем, что они даны человеком, хорошо знающим армию изнутри, ее строй и дух, военным профессионалом, который отнюдь не идеализирует армию, настойчиво приводя мысль: каков народ, такова и армия.

Разумеется, подобные обобщения носят весьма дискуссионный характер. Но, видимо, деникинская точка зрения во многом объясняет тот исторический феномен, что из 250-тысячного корпуса офицеров в октябре 1917 года выступило против большевиков не более 5,5 тысячи человек, то есть менее 3 процентов их общей численности. Да и многие генеральские выводы относительно разложения армии подтвердила общественно-историческая практика.

Отречение императора от престола заставило Антона Ивановича произвести переоценку ценностей по отношению к монархии. В его сознании монархистские тенденции утвердились прочно. В основном это обусловливалось армейской средой его бытия, в которой монархические устои, систематически закрепляемые церковью, были очень сильными. Деникин влился в армейский социум, имея уже твердую веру в незыблемость трона, святость монарха. Правда, обаяние личности государя было поколеблено известной историей с непричислением выпускника Академии Генерального штаба капитана Деникина к корпусу офицеров Генерального штаба.

Второе разочарование последовало после беседы с Николаем II при представлении по случаю назначения командиром полка в 1910 году. Беседа оставила в душе чувство пустоты и внутренней неудовлетворенности. Антон Иванович видел бездарность и ошибки царского режима. Считая необходимым создание во время войны сильной национальной власти, опирающейся на доверие широких кругов населения, он с беспокойством и растущим возмущением наблюдал, как правительство неразумными поступками и отсутствием творческой мысли настраивало против себя даже законопослушных граждан.