воздействием его жены, «безбашенной», как говорят, Н. Кузнецовой, — уже отталкивал от себя мир законопослушной литературы: зимой 1966-го он сочинил вместе с В. Аксеновым и А. Гладилиным резкое заявление двадцати молодых писателей в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля, а в мае 1967-го отправил в адрес IV съезда писателей «доблестное безоглядное письмо», которое, — по оценке А. Солженицына, — прозвучало как «гимн Самиздату»[572].

В круг общения В. входят А. Сахаров, генерал-расстрига П. Григоренко, другие диссиденты, и естественно, что за ним начинают послеживать, «промывать, — как он выражается, — мозги» в СП, КГБ и ЦК. Но роман «Три минуты молчания», где героики кот наплакал, зато много горькой правды, наконец-то закончен и — со значительными цензурными изъятиями — все-таки печатается в «Новом мире» (1969. № 7–8).

Присяжные советские критики бросаются на него как по команде фас, «трудящиеся» по той же команде негодуют в газетах, и это В. в общем-то уже безразлично. Если что и огорчает, то пущенный в свободное обращение отзыв А. Солженицына: мол,

морская тема не может, по-моему, сказаться ни на общественном, ни на нравственном, ни на эстетическом развитии России… Морская тема — боковой переулок, и именно поэтому я не в силах в него свернуть… Все самое героическое, что может произойти сегодня на море, — не интересно для нашей духовной истории.

В послесловии к роману В., конечно, ответил, и не без остроумия: «Если море — „боковой переулок“ нашей духовной истории, раковая больница — что же, ее столбовая дорога?»[573] Но был задет и, надо думать, лишний раз почувствовал, что и в своем, казалось бы, кругу, он «по природе — одинокий боец»[574]. Однако единомышленников не выбирают, и с пути однажды выбранного уже не свернуть. «Верный Руслан» выходит в эмигрантских «Гранях» (1975. № 96)[575], множатся письма протеста, «промывание мозгов» сменяется открытой слежкой, обысками и допросами.

Случилась, правда, и попытка удержать В. от разрыва всех и всяческих отношений с советской властью, когда ему предложили в обмен на книжное издание «Трех минут молчания»… нет, не покаяться, на что он, человек чести, не пошел бы, а на страницах «Литературной газеты» мирно побеседовать с Ф. Кузнецовым, уже входящим в генеральские чины, но еще не забывшим о своей либеральной молодости и былой дружбе с В.

«Диалог о прозе»[576] 19 февраля 1976 года состоялся, и роман, как обещали, издали стотысячным тиражом. Но всё впустую: В. был уже отрезанным ломтем и 10 октября 1977 года направил в Союз писателей заявление, где сказано:

Оставаясь на этой земле, я в то же время не желаю быть с вами. <…> Несите бремя серых, делайте, к чему пригодны, — давите, преследуйте, не пущайте. Но — без меня. Билет № 1471 возвращаю[577].

А 12 января 1983 года — после травли, запугиваний, все более настойчивых понуканий со стороны органов — написал Ю. Андропову: «Я готов покинуть Россию»[578].

26 мая его вместе с женой выпустили. Вроде бы для чтения лекций и только на год, но все понимали, что навсегда, и это подтверждено указом о лишении советского гражданства, подписанным 1 июля 1983 года.

И началась новая жизнь — с недолгой работой главным редактором в «Гранях», с яркими выступлениями по радио и в печати, с завершением работы над романом «Генерал и его армия», начатой еще в 1968 году, с триумфом на родине и попытками в нее окончательно вернуться. Но об этих двадцати годах надо рассказывать отдельно, а мы только напомним, что останки В. покоятся сейчас на переделкинском погосте, и книги его, слава Богу, переиздаются и изучаются как безусловная классика.

Соч.: Собр. соч.: В 4 т. М.: NFQ/2Print, 1998.

Лит.: Аннинский Л. Крепости и плацдармы Георгия Владимова. М.: Изд-во МГУ, 2001; Аннинский Л. Удары шпагой: О Георгии Владимове: Воспоминания, переписка // Знамя. 2004. № 2–3; Иванова Н. Сильнее мифа // Литературная газета. 2021. 19 февраля; Шнитман-МакМиллин С. Георгий Владимов: Бремя рыцарства. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022.

Воеводин Евгений Всеволодович (1928–1981)

Его отец был профессиональным литератором, и сын двинулся по той же стезе: еще студентом Ленинградского университета напечатал в «Огоньке» дебютный рассказ «Беглецы» (1950), а получив диплом о высшем образовании, стал работать в газете «Вечерний Ленинград» (1953).

Пошли и книги, первые из которых были написаны совместно с Э. Талунтисом: «Совсем недавно…» (1954); «Звезды остаются» (1956); «Твердый сплав» (1957), «Жизни быстрые шаги» (1959), «В океанах его пути» (1961), «Наш друг Олег» (1962)… Борозды вроде бы не портящие, но и ничем над ней не возвышающиеся, так что скорее всего В. и не запомнил бы никто, кабы не случай.

В 1963 году Глеб Семенов был в очередной раз снят с должности секретаря Комиссии по работе с молодыми писателями за какой-то «проступок», и на оказавшееся вакантным место, мелкого клерка в общем-то, поставили В.

А тут как раз суд над тунеядцем И. Бродским, где позицию Союза писателей должен был бы представлять Д. Гранин, председательствовавший в Комиссии по работе с молодыми. Но Д. Гранин, который, — по словам И. Ефимова, — «умел прятаться в опасные моменты»[579], от этой чести по обыкновению уклонился. Поэтому за дело взялся В. — и отличился по полной: мало того что, опираясь на конфискованные КГБ стихи и дневник И. Бродского, напрочь отказал ему и в таланте, и в профессионализме («Поэта Бродского не существует. Переводчик, может, и есть, а поэта не существует!»), так еще и сочинил от имени Комиссии официальную справку, ни с кем ее не обсуждая, где были повторены те же обвинения — и в бездарности, и в антисоветской настроенности.

Конечно, будущего нобелиата осудили бы и без этой справки. Но подлог был так возмутителен, что, — говорит Я. Гордин, — «происшедшее объединило — правда, ненадолго — самых разных людей в нашем поколении», и родилось письмо 49-ти, где были выражены и надежда на то, что «справедливость по отношению к И. Бродскому будет восстановлена в законном порядке», и требование изгнать Е. Воеводина из состава Комиссии по работе с молодыми литераторами:

Мы, молодые литераторы Ленинграда, не можем, не желаем и не будем поддерживать никаких отношений с этим морально нечистоплотным человеком, порочащим организацию ленинградских писателей, дискредитирующим в глазах литературной молодежи деятельность Союза писателей[580].

«Собственно, — продолжает Я. Гордин, — этим письмом было начато движение „подписантов“ — людей, подписывавших коллективные петиции в защиту жертв незаконных процессов». Бродский все равно был отправлен в Норенскую, но и участь В. была решена.

На заседании, состоявшемся 26 марта 1964 года, В. пытался отбиваться: мол,