— Господин Гейнц, мы не в игры играем, поверьте, — сказал Ванзаров, чуть напирая на строптивого учителя. — Если к вам в дом пришел полицмейстер Павловска, поверьте, у нас не досужие вопросы.

Напор был столь крепок, что Гейнц отступил. Во всех смыслах. Он только хлопнул ремнем по ладони.

— Эта мерзавка сбежала, — сказал он, отводя взгляд.

— Когда? — строго спросил Ванзаров.

— Не знаю, вероятно, ночью…

— Мне нужны точные сведения.

— Хорошо… Как скажете. У нас строгий распорядок. Отбой в девять вечера. Все было как обычно. Зоя отправилась спать, закрыла дверь. У нее в комнате было тихо. Как и должно быть. Когда я пришел будить ее…

— В шесть утра?

— Да… — Гейнц немного удивился. — Откуда знаете?

— Всего лишь психологика. Продолжайте…

— Зашел в комнату, постель открыта, окно в сад распахнуто, Зои нет.

— Что она взяла из вещей?

— Все вещи на месте…

— У вашей дочери есть дорожный плащ-накидка?

— Такой вещи в ее гардеробе нет, — ответил Гейнц. — Вы поймали ее? На вокзале? Она собиралась бежать?

— Почему решили, что она захочет уехать?

— Что еще может быть в голове глупой, упрямой, ленивой девчонки? Только романтика.

Сыровяткин предостерегающе кашлянул, но этот знак остался без внимания.

— Не слишком строги к родной дочери? — спросил Ванзаров. — Я видел ваши упражнения. Они похожи больше на истязания…

Гейнц принял эти слова с гордостью.

— Да, строгость нужна подрастающему поколению. Зоя должна тренироваться. Она должна победить в состязаниях среди женских гимназий Павловска, Гатчины и Царского Села. Зоя дочь моей покойной супруги. Я воспитываю ее. Она находится в полиции?

— Пройдемте в дом, — сказал Ванзаров, легонько сдвигая Гейнца и проходя мимо него. Сыровяткин последовал за ним, стараясь тщательно разглядывать носки форменных сапог.

Обстановка в доме была еще более спартанская, чем у Агнии. Из мебели у Гейнца — только самое необходимое. Зато огромная, в две стены стеллажей, библиотека по медицине. А также множество банок с заспиртованными человеческими органами, препарированными животными и коробочки с медицинскими инструментами. В дальнем углу виднелся шкафчик со стеклянной дверцей, в котором было множество аптечных баночек, среди которых выделялась бутыль с хлороформом. На фоне крайней скудности бытовых удобств эта коллекция наглядно говорила о пристрастиях ее хозяина. И куда он тратит учительскую пенсию.

— Развлекаетесь лекарским делом? — спросил Ванзаров.

Гейнц повесил ремень на спинку стула.

— Люблю медицину и стараюсь в ней совершенствоваться, — ответил он.

— Почему же не стали врачом?

— Такова была воля моих родителей.

— Что вы приготовили для Зои?

— Она будет учительницей в женской гимназии.

— Где ее комната?

Ванзарову указали на приоткрытую дверь сбоку гостиной.

Девичья комната выглядела монашеской кельей. Железная кровать, один стул. На вешалке, которая держалась на гвозде, вбитом в стену, висело выходное платье мышиного цвета. Вероятно, единственное.

Постельное белье было смято аккуратно. Зоя легла в кровать, не раздеваясь, подождала, когда в доме затихнет, и вылезла в окно. Ванзаров выглянул: даже не надо прыгать, всего лишь перекинуть ноги. Никаких особых усилий, детский побег.

Он вернулся в гостиную. Сыровяткин старательно разглядывал книги.

— Научились делать некоторые операции?

Вопрос оказался приятен хозяину дома. Гейнц не мог скрыть гордости.

— Не только умею, но и делаю, — сказал он. — Например, исправил Зое искривление стопы. Иначе она не могла бы заниматься упражнениями.

— Практикуете на столе?

— Разумеется… Господа, мне забрать Зою из нашей полиции? Или она успела удрать в столицу?

— С кем ваша дочь дружит? — спросил Ванзаров.

— Я не разрешаю ей подобные глупости, — ответил Гейнц, чрезвычайно довольный собой.

— У вас прекрасная соседка, госпожа Вольцева…

— Пустоголовая идиотка…

— А, скажем, мадам Мамаева? Девочке важно общение со взрослой дамой.

— Ничему хорошему эта развратная дрянь Мамаева научить не может.

Сыровяткин подавил смущенный кашель, но на него никто не обратил внимания.

— А как же госпожа Горжевская? Дама образцового поведения…

— Старой дуре нечему научить Зою, — сказал Гейнц. — Если этой дуре Вольцевой хочется иметь с ней общение, то сколько угодно. Но только не моя падчерица.

— Может быть, доктор Затонский? Чем не зять для отца, любящего медицину?

— Пустой и глупый человек, — последовал ответ. — Зое рано думать о замужестве. Господа, где моя дочь?

— Константин Семенович, поясните, — сказал Ванзаров, отходя к книжным полкам и разглядывая банки препаратов. Особенно внимательно — шкафчик с лекарствами.

Полицмейстер не ожидал такого подвоха. Собравшись с силами, кое-как пробормотал о том, где находится тело девушки. Новость не вызвала бурных эмоций. Гейнц воспринял известие внешне спокойно. Он сходил в свою комнату и вернулся в черном пиджаке. И только спросил, когда можно забрать тело.

— Вас вызовут, — сказал Ванзаров, осмотрев все, что хотел. — Не смеем вас больше задерживать.

Кивком головы он указал полицмейстеру на выход.

Оказавшись на свежем воздухе, Сыровяткин стал пыхтеть и вытирать лоб, как будто после тяжкого труда.

— Ну, Родион Георгиевич, — только и сказал он.

— Что случилось, Константин Семенович?

— Завидую силе вашего духа…

Нельзя разочаровывать провинциального полицейского. Пусть думает, что хоть в столице есть люди из стали, которые не нервничают, и чужое горе для них как весенний ветерок. Так ему служить будет легче. Ванзаров пропустил комплимент мимо ушей.

— Сейчас, как никогда, требуется знание жителей вашего города, — сказал он.

— Само собой, про многих известно…

— Есть у вас в городе любитель-таксидермист?

— Это тот, кто чучела делает? — на всякий случай переспросил Сыровяткин. — Как не быть. И далеко ходить не надо.

Полицмейстер указал на дом на другой стороне 4-й Оранской улицы.

Хваленое гостеприимство жителей Павловска куда-то подевалось. И в этом доме визиту главы полиции города вместе с чином из Петербурга были не рады. Хотя, казалось бы: полиция в доме — счастье в доме. Счастливым господин Руковский не выглядел. Напротив, всем видом показывал, что с большим удовольствием выставил бы незваных гостей вон. Только не решался на смелый поступок.