— Обстоятельства изменились, — ответил Ванззаров.

— Какие обстоятельства, господин полицейский?

На улице было пустынно. Ванзаров огляделся. Он был почти уверен, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ними. Но расслышать, что он говорит, наблюдателю было невозможно. Разве только по движениям губ понять.

— Сегодня ночью была убита Зоя Гейнц.

— Это ужасно… Но при чем здесь я?

— Ее тело было порезано во множестве мест. У нее не было одежды. Кроме плаща-накидки… На подкладке вышиты инициалы. Инициалы ваши.

— С чего вы взяли…

— Прошу вас, не пытайтесь мне врать, — сказал Ванзаров. — Этим искусством я владею немного лучше вас.

Агния была спокойна. Она смотрела ему в лицо прямо. Слишком прямо.

— Что вы хотите знать?

— Как ваш плащ оказался у Зои?

— В этом нет никакого секрета, — сказал она. — Зоя постучалась ко мне глубокой ночью, сказала, что больше не может терпеть диктатуру отчима, хочет сбежать в столицу, просит помочь. У нее нет ни гроша. Я не могла отказать бедной девочке. Хоть Гейнц запрещал ей со мной общаться, все равно иногда украдкой мы разговаривали. Она была сильная девочка. Но не знала своей силы. Отец запугал ее чрезмерно…

— Чем вы ей помогли?

— Я не стала отговаривать ее! — Агния говорила с вызовом. — Она заслуживала свободу. Хотя бы от власти отца. Я дала ей денег, сколько могла, написала записку к знакомым в столице, чтобы ее приняли. Предложила остаться до утра. Но Зоя не захотела. Она боялась, что отец найдет ее, и она уже никогда не решится. Тогда я дала ей свой плащ, чтобы она не шла до вокзала в одном платье…

— Вы отпустили ее ночью одну?

— У нас не Петербург, город мирный, девушка может без опаски гулять в любое время. Если захочет… — Агния запнулась. — Я уговаривала ее, просила… Зоя была непреклонна. Отказалась, чтобы я проводила ее, сказала, что доедет на извозчике до вокзала и дождется первого поезда.

Ванзаров поклонился ей.

— Благодарю вас, госпожа Вольцева, это все, что я хотел от вас услышать.

Он пошел прочь слишком быстро, как будто убегал. Быть может, так и было на самом деле. Психологика слишком громко кричала ему в ухо о том, чего он не хотел слышать. Во всяком случае, сейчас. Как известно, борьба с собой — это борьба самая трудная.

В ней не бывает победителя.

Сыровяткин искренне не понимал, зачем весь этот сыр-бор. Что такого бесценного мог знать какой-то столичный доктор, который и в Павловске не бывал? Что за таинственные сведения у него имеются, ради которых нельзя дождаться его появления? Зачем прилагать столько усилий, чтобы найти то, что не терялось вовсе?

На все эти вопросы у полицмейстера не было ответа. Зато он не сомневался, что Юнгер деться никуда не мог. Тут уж никаких загадок. Если господин не появлялся на вокзале и не брал извозчиков, а в городе его не заметили, какой напрашивается вывод? Понятный любому жителю Павловска. Погода чудесная, весна, все цветет, отчего не прогуляться пешком до Гатчины или Царского Села? Наверняка такая мысль посетила доктора. Он, ради моциона, отправился на приятную экскурсию. Пройдет еще часа два — и вернется этот доктор на извозчике. А если ноги крепкие, так и сам дойдет.

Вывод это Сыровяткин приберегал как последний козырь. Что не помешало ему честно выполнить просьбу. Выполнить с большей тщательностью, чем требовалось. Он подробно допросил Затонского, который стал полновластным хозяином больницы по причине полной потери вменяемости Дубягским и занимался сразу всем.

Затонский не скрывал удивления, что такой важный человек может посетить их больницу. Он сказал, что видеть этого господина не желает вовсе, но если бы тот появился, прогонять бы не стал. Пусть смотрит, в каких условиях они тут лекарствуют. Если городской власти до них и дела нет. Подобного ответа Сыровяткин ожидал, но счел, что просто так отпускать доктора не стоит. И без того характер слишком ершистый. Он потребовал, чтобы его провели по палатам. Затонский начал протестовать, ссылаясь на завал в делах и нехватку времени, но ему быстро объяснили, что желания полиции — закон для докторов. Затонский вынужден был подчиниться.

Мысль эта, отчасти веселая, пришла Сыровяткину внезапно, как редкое озарение. Была она столь странна, что в обычном случае полицмейстер отогнал бы ее, как надоедливую муху. Но в нынешней ситуации надо быть настороже. Сыровяткин счел, что именно так поступил бы Ванзаров. Что придало ему уверенности. Он не верил, что найдет под казенным одеялом Юнгера, спящего на больничной кровати. Что было бы слишком фантастичным. Но проверить-то надо. Нельзя упускать никакую мелочь.

Затонский провел по всем палатам, выражаясь насчет полицейского произвола. Результатом инспекции стал испуг старушек, которые никак не ожидали явления полицейского чина. Кто-то из больных, решив, что за больницу взялось начальство, пробовал жаловаться на множество безобразий. Бунтовщиков Затонский быстро утихомирил, а Сыровяткин к проявлению народного стона отнесся равнодушно. Где у нас нет недостатков? Нечего полицию по пустякам расстраивать.

Отпустив Затонского, вполне довольный собой, Сыровяткин прогуливался на свежем воздухе внутреннего двора больницы. Ванзарова он заметил издалека. И хоть человек этот был для него загадкой не меньшей, чем смысл бытия, все-таки какие-то внешние признаки его настроений Сыровяткин угадывать научился. Ванзаров был сосредоточен, как пружина револьверного курка, нажми, и выстрелит. Лицо его, мало что выражающее, несло маску непроницаемости, взгляд блуждал. Не надо обладать особой проницательностью, чтобы догадаться: жернова мысли вертелись на полных оборотах. Шутливое обращение, которое Сыровяткин заготовил, испарилось. Он спросил, как успехи.

— Юнгер в больнице не был, — скорее утверждением, чем вопросом на вопрос ответил Ванзаров.

— Так точно, Родион Георгиевич.

— Все посмотрели?

Вот к этому Сыровяткин был готов отлично, за что не мог не гордиться собой.

— Лично осмотрел все палаты, — ответил он.

— Чудесно. В ледник морга заглядывали?

— А что ему там делать? — ответил Сыровяткин и тут же понял, что эффект от проверки смазался.

— Разумная необходимость. Господин Лебедев еще с телом работает?

— Уехал. Велел передать вам, что все сведения сообщит лично.

— Этого следовало ожидать.

— Следовало ожидать что?

— Времени мало, давайте ледник откроем, — сказал Ванзаров, одергивая ус.

Сыровяткину осталось только сходить за ключами. Затонский категорически отказался быть мальчиком на побегушках. Если больницу превратили в проходной двор, пусть сами лезут, куда пожелают. Для любых фокусов полиции он предоставил санитара, разрешив ему делать все, что будет приказано «этими господами».