В этот момент я, как никогда, осознаю, что совершенно его не знаю. И не могу даже предположить, какой напиток он предпочитает.

– Нет, спасибо, – вежливо отвечает он. – Только увидеться с твоей мамой.

Мы подходим к двери в мамину комнату. Я стучу, и Кэролин тут же открывает. Она смотрит прямо на отца, и на ее лице мгновенно отражается удивление, а глаза становятся такими большими, что мне становится смешно.

– Он… ну… хотел увидеть маму.

Кэролин быстро приходит в себя и, кивнув, отступает, чтобы мы могли зайти в комнату.

Мама спит, удобно расположившись на подушках. Ее каштановые волосы, прикрывающие бледное, но умиротворенное лицо, слегка разметались. Папа опускается на стул рядом с кроватью и едва касается пряди волос, которая поседела за последние дни. А затем наклоняется и нежно берет ее руку в свои.

Она шевелится и вздыхает.

– «Все дни казались темной ночью без тебя, А ночи – днями, если ты во сне гостила у меня»[14], – шепчет папа.

Она открывает глаза.

– Михаил.

– Привет, красавица. – Папа подносит ее руку к губам, целует и прижимает к своей щеке.

Не знаю, какой я представляла встречу моих родителей, но уж точно не такой. Как будто он никогда нас не оставлял на подъездной дорожке. Никаких расставаний. Или разводов. Он словно вообще никуда не уезжал.

– Как долго ты можешь здесь оставаться? – спрашивает она.

– Достаточно долго, – отвечает он.

Она закрывает глаза. И на ее лице появляется красивейшая из улыбок, а когда она вновь открывает глаза, в них стоят слезы. Слезы счастья. Папа заставил маму заплакать от счастья.

Кэролин, стоящая в дальнем конце комнаты, деликатно откашливается.

– Я лучше пойду. Не думаю, что моя помощь вам понадобится.

Мама кивает.

– Спасибо, Кэролин. И я прошу, пожалуйста, не говори об этом никому. Даже членам общины. Очень прошу.

– Обещаю, – говорит Кэролин и закрывает за собой дверь.

Мама наконец замечает, что я здесь.

– Привет, милая.

– Привет, – ошеломленно отвечаю я, не в силах отвести взгляда от соединенных рук родителей.

– Как проходит день? – спрашивает она с той озорной ноткой, которую я не слышала уже несколько недель.

– О, прекрасно. Я только что узнала, что мой отец ангел, – беспечно отвечаю я. – И это пока не укладывается в голове.

– Я так и думала.

– Вот что ты мне не говорила, да? Что так тщательно скрывала?

Ее глаза сверкают. Меня поражает, насколько счастливой она выглядит. И от этого просто невозможно на нее злиться.

– Я так долго ждала того момента, когда смогу рассказать тебе об этом. Ты даже не представляешь. – Она тихо, но счастливо смеется. – Но, чтобы ответить на все вопросы, мне понадобятся две вещи. Чашка чая и твой брат.

Папа вызывается приготовить чай.

– Кажется, я еще помню, как это делается, – говорит он и уходит на кухню.

А значит, именно мне предстоит отправиться на поиски Джеффри.

Он, как обычно, торчит в своей комнате. И, как обычно, там гремит музыка. Наверное, он даже не слышал, как звонили в дверь, а может, ему на это плевать. Брат валяется на кровати и читает «Спорт Иллюстрейтед». Он все еще не вылез из пижамы, хотя уже почти полдень. Бездельник. И почему я должна стирать его одежду? Увидев, как я вхожу, он впивается в меня взглядом.

– А стучать не учили?

– Я стучала. Может, тебе стоит проверить слух?

Он протягивает руку и выключает музыку.

– Чего хотела?

Я обдумываю, что и как ему рассказать. Но потом решаю выбрать самый простой вариант.

– Папа приехал.

Он замирает на мгновение, а затем поворачивается ко мне, словно не расслышал.

– Подожди-ка, ты сказала, что приехал папа?

– Да, объявился на пороге несколько минут назад.

Интересно, когда брат в последний раз видел его? Сколько ему тогда было? Одиннадцать? Когда папа ушел от нас, брату не исполнилось еще и двух, так что Джеффри видел его всего несколько раз и примерно столько общался с ним по телефону, но зато исправно получал открытки с наличными или подарки, которые обычно были довольно выдающимися. Например, на прошлый день рождения Джеффри получил от папы новенький пикап.

– Просто спустись вниз, – говорю я.

Как только мы заходим на кухню, то видим, как папа обжигается о чайник. Он не ругается, не отскакивает в сторону. А просто разглядывает палец, словно пытается понять, что же сейчас произошло. На его коже нет ни волдырей, ни покраснения, но он, должно быть, почувствовал что-то. Через мгновение он вновь возвращается к своему занятию и наливает маме чай в изящную чашечку с блюдцем. Он добавляет к нему два ванильных печенья, скорее всего найденных в буфете, два кусочка сахара и ложку сливок. Все, как ей нравится.

– А вот и вы, – увидев нас, говорит он. – Привет, сынок.

– Что ты здесь делаешь? – Голос Джеффри звучит резко и слегка дрожит. – Кто ты такой?

Выражение папиного лица тут же становится серьезным.

– Я твой отец.

И с этим трудно поспорить, когда они так близко стоят друг к другу. Джеффри – чуть более низкая и не такая широкоплечая версия папы. У них одинаковые волосы и даже глаза.

– Пойдемте к маме, – говорит папа. – Она все объяснит.

Мы слушаем эту историю отрывками почти целый день, потому что ей не хватает сил, чтобы рассказать все за раз. Во время первого перерыва появляется Билли, которая врывается в наш дом и сжимает папу в медвежьих объятиях, называя его Майки, а на ее глазах на мгновение проступают слезы радости за маму. Конечно же, она обо всем знала. Причем все это время. Но, кажется, стоит уже перестать чему бы то ни было удивляться.

Вдобавок нам мешает то, что Джеффри продолжает чудить и периодически вылетает из комнаты. Будто он не может выдержать все сразу, потому что у него голова взорвется. Например, когда мама рассказывала, что в глубине души всегда знала, что они с Михаилом (она не произносила имя моего отца последние четырнадцать лет) будут вместе, Джеффри встал, провел рукой по волосам и, кивнув, пробормотал что-то невнятное, а затем ушел. И нам пришлось дожидаться его возвращения, чтобы продолжить.

Но мы все же услышали всю историю.

Оказалось, она началась еще в день знаменательного землетрясения в Сан-Франциско. Именно тогда мама с папой повстречались впервые. И именно он стал тем ангелом, который спас ее и рассказал, что в ее крови течет ангельская кровь. Ей тогда было всего шестнадцать.