– Ну, как вы держитесь?

Джеффри не отводит взгляда от окна и делает вид, будто не услышал ее. Она смотрит на меня.

– Сама не понимаю, – отвечаю я.

– Да уж, такие новости получаешь не каждый день.

– Это точно.

– Но это хорошая новость, – говорит она. – Твой отец – истинный ангел. Ты ведь понимаешь это?

Звучит так, будто это нечто хорошее. За исключением того, что мы с Джеффри были рождены для какой-то определенной цели.

– Но прямо сейчас это воспринимается несколько странно.

Билли бросает взгляд на Джеффри в зеркало заднего вида.

– Эй, галерка, есть кто живой?

В ответ раздается ворчание. Обычно у Билли получается очаровать Джеффри и выманить у него случайную улыбку, в каком бы настроении тот ни находился. Думаю, всему виной то, что она очень милая. Но сегодня брат совершенно не в духе.

– Конечно, странно, – говорит Билли мне. – Ведь ваш мир в одно мгновение перевернулся с ног на голову.

– Ты когда-нибудь встречала Трипларов? – через минуту спрашиваю я.

– Да, – подумав и почесав затылок, отвечает она. – Двоих, если не считать тебя и зануду с заднего сиденья, за все мои сто двенадцать лет жизни на земле.

– А они чем-то отличались? Ну, от других обладателей ангельской крови?

– Честно говоря, я не очень хорошо их знала. Но выглядели и вели себя они так же, как и все остальные.

– Тебе сто двенадцать лет? – вдруг спрашивает Джеффри.

Милая улыбка на лице Билли сменяется озорной.

– Разве мама тебя не учила, что неприлично спрашивать у женщины ее возраст?

– Ты только что сама это сказала.

– Тогда зачем ты переспрашиваешь? – парирует она.

– Значит, тебе осталось жить всего восемь лет, – бурчит он, не отрывая взгляда от коленей.

Я чувствую легкую тоску от мысли, что Билли умрет через восемь лет. Ведь это означает, что она не так уж долго пробудет в моей жизни. Меня немного утешало, что после смерти мамы Билли останется с нами. Что в ее лице нам удастся сохранить крошечный кусочек мамы, потому что они провели вместе много времени и у них осталась куча воспоминаний об этом.

– Восемь лет – это не так уж и много, – говорю я.

– Но их вполне хватит для того, что я запланировала.

– И для чего же?

– Во-первых, мне хочется узнать вас получше. Я никогда не соглашалась с этой частью гениального плана ваших родителей. И знаешь, когда ты был карапузом, я меняла тебе подгузники.

Она подмигивает Джеффри, и тот краснеет.

– Не поймите меня неправильно. У них были свои причины оградить вас от общения с обладателями ангельской крови. И это важные причины. Но зато теперь я могу проводить время с вами. Сходить на ваши выпускные. Помочь вам собрать вещи в университет. Я слышала, ты, Клара, едешь в Стэнфорд?

– Да. В Стэнфорд.

Я уже отправила подтверждение. Ведь, по словам Анджелы, мне суждено туда попасть.

Билли кивает.

– Мэгс всегда нравился этот университет.

– А ты училась с ней?

Она фыркает.

– Боже, нет, конечно. У меня никогда не хватало терпения ходить на занятия. Так что моими учителями стали ветер, деревья, ручьи и реки.

Мы сворачиваем на школьную парковку.

– И на этой ноте позвольте откланяться, – с улыбкой говорит Билли. – А вам пора чему-нибудь научиться.

Мне хочется рассказать Такеру о папе, но каждый раз, когда я пытаюсь придумать, что сказать, то даже в моей голове это звучит глупо: «Знаешь, вчера в город приехал мой отец. И он оказался ангелом. Что делает меня невероятно особенной даже по меркам обладателей ангельской крови. Представляешь?»

Я бросаю на него взгляд. Похоже, Такер внимательно слушает учителя политологии. И даже этот сосредоточенный вид ему идет.

«Препод собирается устроить тебе опрос», – мысленно говорит мне Кристиан.

Я выплываю из собственных мыслей и поворачиваюсь к мистеру Андерсону.

– Итак, кто знает, какие права были включены в Первую поправку? Клара, скажешь нам?

– Хорошо. – Я опускаю взгляд на свою чистую тетрадь.

«Конгресс не должен издавать законы, касающиеся установления религии; запрещающие свободу вероисповедания; ограничивающие свободу слова, печати и право народа на мирные собрания и обращения к правительству с петициями об удовлетворении их жалоб», – приходит мне на выручку Кристиан.

Я озвучиваю его слова классу.

– Молодец.

Похоже, мистера Андерсона впечатлило, что я это запомнила. Так что он спрашивает другого ученика, и я выдыхаю. А затем улыбаюсь Такеру, который смотрит на меня с таким видом, будто не может поверить, что ему досталась такая гениальная девушка.

«Спасибо», – повернувшись к Кристиану, мысленно благодарю я.

Он кивает.

Моя эмпатия мигает и за минуту разгорается во всю силу, как одна из ламп дневного света над головой. А затем меня окутывает скорбь. И одиночество. И горечь оттого, что в жизни больше не случится ничего хорошего. Поле, на котором стоит Семъйяза, залито солнечным светом, но он не чувствует этого тепла, запаха молодой травы под ногами и свежести, витающей в воздухе после весеннего дождя, а также дуновений ветра. Вся эта красота принадлежит свету. Но не ему.

Мне пора бы привыкнуть к его появлениям и к тому, как он на меня влияет.

«Чернокрылый снова здесь?» – вновь объявляется Кристиан.

Видимо, он почувствовал мое беспокойство. Так что я в ответ мысленно киваю.

«Что нам делать?»

«Ничего. Лучше всего игнорировать его».

И тут мне в голову приходит мысль, что, возможно, это не так. Я выпрямляюсь и поднимаю руку, а затем прошу у мистера Андерсона разрешения выйти из класса, туманно намекая, что мне срочно нужно в туалет по девчачьим делам.

«Куда ты собралась? – встревожившись, спрашивает Кристиан, когда я начинаю собирать свои вещи. – И что задумала?»

«Не переживай. Я хочу позвонить папе».

Я звоню домой из учительской. Трубку поднимает Билли.

– Неприятности? – тут же спрашивает она.

– Папа рядом?

– Да, сейчас позову.

В трубке повисает молчание, затем до меня доносятся приглушенные голоса и тихие шаги.

– Да, Клара, – говорит папа. – Что случилось?

– Семъйяза здесь. И я решила, что ты захочешь узнать об этом.

Он на мгновение замолкает.

– Буду у тебя через минуту, – наконец отвечает он.