Тибора не было уже два дня, и Имре забил тревогу. Игорь предупредил Даниэля Маго, тот справился в префектуре, в отделе по розыску пропавших, но ничего не узнал. Имре впал в отчаяние. Жаки рассказал, что Тибор в последнее время был очень подавлен, ничего не ел и пил больше обычного. Имре подтвердил, что Тибор плохо спал и был настроен очень мрачно. Появилось предположение, что Тибор покончил с собой, но тела не нашли. Самым тревожным было то обстоятельство, что Тибор ничего с собой не взял, даже одежду, которой так дорожил, ни туфли из крокодиловой кожи, ни замшевую куртку, ни костюм от Кристиана Диора из ткани с рисунком «куриная лапка», стоивший бешеных денег. Его личные сбережения, скопленные из чаевых, остались лежать в коробке из-под печенья, из чего следовало, что исчез он не по доброй воле.

Даниэль Маго заключил, что речь идет о похищении или несчастном случае, и искал Тибора по всем больницам и клиникам Парижа и окрестностей, но все было тщетно. Тибор покинул «Акапулько» в четыре утра, но дома не появился. Он мог нарваться на хулиганов на площади Пигаль — темных личностей там хватало, особенно по ночам. Одному Богу было известно, в какие темные делишки мог ввязаться Тибор. Пришлось обратиться к Лоньону, у которого были свои источники. Он пообещал сделать что сможет, но не преуспел и вынужден был признать, что Тибор испарился. Когда человек бесследно исчезает, это дурной признак. Маго и двое его коллег провели титаническую работу, прошерстив гостиницы и меблирашки. Имре сообщил, что венгры обычно сводят счеты с жизнью, бросаясь в воды Дуная — не голубого, а грязно-серого. Он опасался, что Тибор утонул в Сене и теперь его хладный труп дрейфует в сторону Северного моря.

Прошли дни, потом недели, и о Тиборе стали говорить в прошедшем времени, причем никто этого не заметил. Никто, кроме Имре, который ушел, хлопнув дверью, и не показывался три дня. Игорю пришлось отправиться к нему домой, извиниться и привести назад в «Бальто», к друзьям.

Папаше Маркюзо было о чем беспокоиться. Тибор остался должен астрономическую, по меркам хозяина овернского бистро, сумму.

— Скорее всего, он смылся из-за денег, — предположил он однажды вечером.

— Как ты можешь, Альбер! — возмутилась Мадлен. — Бедный Тибор, такой наивный, такой милый. С ним, должно быть, случилось несчастье.

— Да он просто встретил мужчину своей жизни и не посмел признаться Имре! — сказал Жаки. — Я знаю Тибора, ему не ролей не хватает, а денег. Он нашел себе набоба и сейчас воркует с ним у бассейна на Лазурном Берегу. Я видел, как на Тибора смотрели мужики! Он растолстел на двадцать кило, но остался красавчиком. Тибор — звезда, это заводит. В конце концов, они ничем от нас не отличаются.

Мадлен запротестовала — из принципа, но остальным идея Жаки не показалась такой уж нелепой. Об этом подумали все. Кроме Имре. Он сидел за столиком один, положив газету на столик, и о чем-то думал. Никто не осмеливался потревожить его. Я сел рядом и попросил рассказать мне о Тиборе. Я редко видел Имре в клубе и почти ничего о нем не знал, поэтому мой поступок удивил его. Он теперь целыми днями ничего не делал, только поедал круассаны, предназначенные для клиентов, читал газету, курил трубку, предавался мечтам, попивая чай с молоком, или делал переводы, которые никто не заказывал. Внешне Имре не изменился — он так же тщательно следил за собой, одевался с иголочки, — только в шахматы играть перестал. Мадлен потакала его капризам и кормила за четверых, считая вкусный обед лекарством от меланхолии. Имре читал ей стихи на венгерском, она не понимала ни слова, но слушала. Он когда-то перевел Рильке с немецкого на венгерский и теперь пересказывал его Мадлен на французском языке. Она восхищалась красотой декламации и уверяла Имре, что у него совсем нет акцента, — это придавало ему сил и внушало уверенность в том, что он является жертвой заговора.

* * *

Новость пришла неожиданно и, по идее, должна была их обрадовать. Если тот, кого ты считал мертвым, оказывается жив, следует прыгать от радости и облегчения, но члены клуба, узнав о Тиборе, впали в прострацию. Даже Имре предпочел бы, чтобы Тибор прохлаждался в Сен-Тропе. Причиной всеобщего потрясения стала статья на первой полосе «Франс суар» о триумфальном возвращении Тибора в Будапешт. Тибор Балаж снова на родине! Впервые человек, сбежавший из коммунистического рая, проделал обратный путь. И Венгрия не только не осудила блудного сына, но и приняла его в объятия, продемонстрировав превосходство народной демократии над прогнившей империалистической демократией. Спонтанный, но вполне осознанный поступок Тибора удивил всех, в том числе венгерские власти: они делали все, чтобы воспрепятствовать бегству граждан из страны, но принимать перебежчиков обратно им было впервой. Тибор явился к пограничникам на австрийско-венгерской границе и заявил, что хочет вернуться домой. Ответ из Будапешта пришел через несколько минут: «Пропустите его!» Выступая на государственном радио, Тибор сказал:

— Я вернулся в Венгрию. Жизнь на Западе невыносима и отвратительна. Я больше не мог выносить разлуку с родиной и матерью и прошу венгерский народ простить меня.

Возвращение Тибора стало ярким доказательством того, что Запад низок и гнусен, что он не более чем пропагандистский мираж и все эмигранты в самом скором времени вернутся на родину. Тибора не только не посадили и не подвергли остракизму, его подняли на щит и превратили в национального героя. Он поехал в Дебрецен к Марте, никогда не терявшей надежды на встречу с сыном. Его приняли на работу в Будапештскую консерваторию драматического искусства, он снялся во многих венгерских фильмах.

Тибор оставил внушительный неоплаченный долг — полторы тысячи франков, кое-кто считал, что даже больше. Вскоре после того, как он «всплыл» в Венгрии, Альбер повесил на стену объявление в рамке: «Кредит умер, неплательщики убили его». Имре решил выплатить хозяину «Бальто» все до последнего сантима. Альбер и слышать об этом не захотел! Он знал, что Имре не виноват и находится в сложном положении. Имре не сдавался. Он заявил, что ноги́ его не будет в бистро, если папаша Маркюзо не возьмет деньги. Альбер согласился. Имре отдал ему восемьсот семьдесят один франк, которые Тибор складывал в коробку из-под печенья, а потом еще год выплачивал остальное.

Имре приложил немало усилий, чтобы забыть Тибора, но из этого ничего не вышло, и через какое-то время он воссоединился с любимым самым что ни на есть экзотическим способом. В клубе принципиально не упоминали имя Тибора, хотя в душе все завидовали человеку, которому хватило мужества сделать то, о чем мечтал каждый, — вернуться домой.

Мама хотела провести новогодние праздники в Алжире, у своего брата Мориса. Это стало нерушимой традицией. Папа ехать не хотел. «Нечего искушать судьбу, — говорил он. — В Париже тоже происходят взрывы и покушения, но непосредственной опасности нет, а там террористические акты случаются каждый день, и никто не знает, кто подложил бомбу — арабы или оасовцы!» Правительство во всеуслышание заявляет, что контролирует ситуацию и Алжир умиротворен, но никто в это не верит. Во время воскресного обеда папа высказался ясно и категорично: