имело особого смысла, поскольку многие преподаватели являлись сотрудниками Института истории, где и прошли основные события.

8. «Борьба с объективизмом» в Московском историко-архивном институте

К 1948 г. в Историко-архивном институте складывалась довольно странная ситуация. Главным источником вредного идеологического влияния считался А. И. Андреев, на которого бесконечно писались доносы, его деятельность официально осуждалась, а районная партийная организация видела в нем проводника буржуазной идеологии. Но при этом его не увольняли. 2 апреля 1948 г. партбюро института провело специальное заседание, посвященное положению дел с Андреевым. Судя по протокольным записям заседания, Андреев прислал специальное письмо, в котором он признавал «ошибки». Большая часть присутствовавших на заседании высказались за то, чтобы оставить ученого в институте. А секретарь партбюро Б. Г. Литвак предложил, в качестве меры по исправлению, дать Андрееву возможность прочитать курс лекций по истории русских географических открытий. В резолюции было записано: «Отметить, что факт подачи письма проф. Андреевым с признанием ошибки своей статьи в трудах свидетельствует, что Андреев стал на путь признания своих ошибок»[780]. Таким образом, партийное бюро фактически взяло курс на сохранение Андреева как преподавателя института. Очевидно, что много для этого сделал Б. Г. Литвак.

В мае 1948 г. Свердловский районный комитет сформировал специальную бригаду, задачей которой являлась проверка ситуации в Историко-архивном институте. По итогам проверки была подготовлена «Справка о положении в ИАИ», где указывалось на неудовлетворительное состояние образовательного учреждения. Указывалось, что в числе преподавателей есть ранее судимые (А. И. Андреев, Л. В. Черепнин), «бывшие дворянки» (О. Н. Тутолмина и Н. А. Павлова) и «бывшая купчиха» (Е. Н. Данилова). У части преподавателей (А. В. Чернов, Н. В. Бржостовская, Д. М. Эпштейн, К. Г. Митяев, И. И. Корнева, О. Н. Тутолмина) имеются репрессированные родственники[781].

В записке указывалось и на то, что директор института Елистратов не справляется со своими обязанностями. В связи с этим в институте произошли серьезные кадровые перестановки. Заместителем директора был назначен молодой выпускник МГУ, кандидат исторических наук А. Д. Никонов[782]. Институт пополнился и кадрами коммунистов: Н. Н. Яковлевым и М. Н. Черноморским.

В Историко-архивном институте борьба с «буржуазным объективизмом» не могла приобрести такого же размаха, как в Институте истории, в силу меньшей значимости учебного заведения для идеологической системы. Тем не менее, и здесь прошли свои проработочные собрания. Объективистские ошибки, ожидаемо, были связаны с наследием А. С. Лаппо-Данилевского[783], а главным проводником зловредных идей был объявлен (тоже ожидаемо) А. И. Андреев.

Как водится, общим собраниям предшествовали заседания кафедр. 24 сентября Андреев провел на кафедре вспомогательных исторических дисциплин обсуждение решений сессии ВАСХНИЛ. В ходе заседания отмечались недостатки трудов Лаппо-Данилевского. Прозвучали призывы больше внимания уделить теории и идеологическим вопросам[784].

С 12 по 14 октября заседания, посвященные «борьбе с объективизмом», прошли в партийном бюро Историко-архивного института. Собрание открывалось докладом секретаря партийного бюро Б. Г. Литвака об итогах сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук. К сожалению, текст доклада обнаружить не удалось. Но выступавшие следом частично озвучили его основные положения. Г. А. Князев связал «объективистские ошибки» на историко-архивоведческим фронте с наследием М. Н. Покровского и отсутствием пособий по архивоведению. Боясь оказаться в числе поборников крамольных идей Лаппо-Данилевско-го, Князев специально остановился на обвинении в этом в его адрес со стороны В. Н. Зеленецкой: «Такие высказывания были со стороны Зеленецкой, когда мы разговаривали по поводу моей диссертации. Я сказал Зеленецкой, что ознакомившись с Лаппо-Данилевским, на меня произвела впечатление исключительно техника. Этим я и выразил свое мнение о Лаппо-Данилевском… О Лаппо-Данилевс-ком у меня имеется совершенно твердое мнение, и по борьбе с идеалистическими умозаключениями Лаппо-Данилевского я кое-что еще сделал»[785]. Не совсем понятно, делала ли Зеленецкая публичные обвинения или Князев шел на опережение и просто страховался, описывая приватный разговор по поводу его диссертации.

Д. М. Эпштейн поведал собравшимся о стремлении Андреева монополизировать в институте преподавание археографии для продвижения идей Лаппо-Дани-левского. Помимо этого, его возмутило то, что Андреев называл немца Г. Ф. Миллера первым археографом в России[786].

К. Г. Митяев вынужденно сконцентрировался на критике в его адрес, прозвучавшей от Литвака во вступительном докладе. Судя по словам Митяева, она в основном касалась его учебного пособия «Теория и практика архивного дела» (М., 1946). «Правильно ли я сделал, что написал эту книгу? И вот сейчас я, как коммунист, отвечаю вам на заданный самим себе вопрос: да, я сделал правильно, что написал книгу, хотя это, может быть, стоило и сил, затраченных на нее, труда и той нагрузки, которую книга получила, стоила мне не мало. Конечно же, если я, как кто-то сказал в шутку, написал о скифах, эта книга мне бы так дорого не досталась, и я сделал правильно, что написал ее»[787], — рассуждал с трибуны Митяев. В русле самокритики он признал наличие недостатков в пособии. В частности, указал на недостаточную разработку вопросов архивоведения советского периода. Коснулся он и нового, готовящегося им, пособия: «Я не знаю, товарищи, может быть и вторая работа, которую я готовлю: “Основная документация советской эпохи”, тоже работа новая, не имеющая предшественников, также вызовет критику, это не означает, что я хотел делать сознательно или плохо делаю свою работу, но допускаю, считаю возможным, вероятным, что и эта вторая работа вызовет критику. Означает ли это, что я должен эту работу прекратить? Считаю — нет. Только путем работы настоящей, созидательной, творческой мы может наше дело двигать»[788].

После этого он перешел к критике положения дел в Историко-архивном институте. Главной проблемой он назвал уход от современности в древнейшие периоды. Это было явным намеком на «историков», среди которых преобладали специалисты по досоветскому периоду. Продвигая интересы «архивистов», Митяев указал, что положение не нормализуется, пока не будет специалистов по архивоведению и документоведению, способных подготовить аспирантов и докторантов. Это заявление прямо подводило к мысли о необходимости усиления архивоведческой и документоведческой составляющей учебного процесса в Историко-архивном институте.

М. Н. Черноморский, недавно пришедший в институт, выявил целых пять форм «протаскивания идеализма». Во-первых, наследие буржуазной науки — идеи Лаппо-Данилевского. Во-вторых, формализм и отсутствие «большевистской страстности». Второе наглядно, по мнению Черноморского, проявилось в учебнике Л. В. Черепнина и Н. С. Чаева «Русская палеография» (М., 1946). В-третьих, фактология и уход от обобщений, что, опять-таки, проявилось в уже указанном пособии. В-четвертых, выхолащивание классовой сущности. Наконец, в-пятых, общая недооценка советского периода со стороны исследователей. В качестве вопиющего примера неправильного воспитания студентов выступавший рассказал, как из аудитории ему пришла записка,